Гэндальф и конунг с дружиной отправились на поиски Древня в объезд разрушенных изенгардских стен, а Леголас, Гимли и Арагорн отпустили коней щипать, какую найдут, травку и уселись рядом с хоббитами.

- Догнать мы вас, голубчиков, догнали, но как вас сюда занесло - это уму непостижимо, - сказал Арагорн.

- Вот-вот, - подхватил Леголас, - пусть сильные мира сего обсуждают великие дела, а мы, охотники за хоббитами, возьмем-ка их в оборот, раз попались. Ведь что получается - мы их, можно сказать, проводили до самого леса, и все равно загадок не оберешься.

- А нам, наоборот, про вас, охотничков, интересно, - возразил Мерри. - Древень - это который самый старый онт - нам кое-что поразъяснил, теперь очередь за вами.

- За нами? - возмутился Леголас. - Кто за кем гнался? Мы за вами - вот давайте вы сперва и рассказывайте.

- Не сперва, а потом, - сказал Гимли. - После еды оно лучше пойдет. У меня голова с голодухи побаливает, да и время, кстати, самое обеденное. Соберите-ка вы нам, бездельники, какой ни на есть обед: хвастались ведь добычей. Поем-попью - глядишь, и подобрею.

- Сейчас мы тебя задобрим, - пообещал Пин. - Пить-есть-то где будете - здесь или все-таки, для пущего уюта, в Сарумановой бывшей караулке, вон там, под аркой? Мы-то здесь расположились, чтобы вас не проморгать.

- И проморгали, ротозеи! - сказал Гимли. - Но я в гости к оркам, даже к мертвым, не пойду и не стану подъедать за ними объедки.

- А кто тебя зовет в гости к оркам? - осведомился Мерри. - Нам они и самим, знаешь ли, слегка осточертели. В Изенгарде всякой твари было по паре: у Сарумана и у того хватало мозгов не очень-то доверять оркам. Ворота люди стерегли - похоже, это его лейб-гвардия. Ну, так или иначе, а кормили их не худо.

- И табачным зельем снабжали? - ехидно спросил Гимли.

- Нет, не снабжали, - рассмеялся Мерри. - Но это уже другая, послеобеденная история.

- Ладно, уговорили, ведите обедать! - согласился гном.

Следом за хоббитами они прошли под арку налево в широкую дверь за лестницей и очутились в просторном покое с большим очагом и двумя маленькими дверцами в дальней стене. Окна его глядели в туннель, и обычно здесь, должно быть, царила темнота; нынче, однако, свет проливался сквозь разломанные своды. В очаге пылал огонь.

- Это я разжег, - сказал Пин. - Как-никак, все веселей у огонька, тем более в тумане. Только вот хворосту маловато и дрова сыроваты. Спасибо, дымоход треснул, и тяга такая, что лучше некуда. А теперь огонек очень даже пригодится - я вам сделаю гренки. Хлебушек-то, извините, черственький, третьегодняшней выпечки.

Арагорн и спутники его присели к длинному столу, а хоббиты скрылись за дверцами.

- Там у нас ихняя кладовка, ее, по счастью, не залило, - пояснил Пин, когда они вернулись с мисками, кружками, плошками, столовыми ножами и съестными припасами.

- И нечего нос воротить, сударь ты наш Гимли, - сказал Мерри. - Это тебе не оркская жратва, а самая настоящая людоеда, как говорит Древень. Хотите вина или, может, пива? Имеется здоровенный бочонок - и недурное, знаете, пивцо. А это, изволите видеть, отличнейший окорочок. Не угодно ли поджаренного бекону? С гарниром, правда, плохо: последнюю неделю, представьте, никакого подвозу не было! Кроме мясного, могу предложить только хлеб с маслом и медом. Устроит?

- Ай да хоббиты! - сказал Гимли. - На славу задабривают!

Все трое ели так, что за ушами трещало, но и хоббиты от них, как ни странно, не отставали.

- Хочешь не хочешь, а гостям надо составить компанию, - вздохнули они, усаживаясь.

- Фу-ты, ну-ты, какие гостеприимные хозяева! - захохотал Леголас. - Чего дурака-то валяете, не было бы нас, вы бы и друг другу компанию составили.

- А что, почему бы и нет, - ответствовал Пин. - Орки нас чуть не уморили, раньше тоже знай пояс подтягивай. Давненько живем впроголодь.

- Изголодались, бедняжки, а по вам и не скажешь, - заметил Арагорн. - Вид у вас цветущий.

- Да уж, - сказал Гимли, выхлебнув кружку в один глоток и оглядывая их. - И волосы у вас вдвое гуще и кучерявее, чем прежде, и сами вы, помнится, были пониже - выросли, что ли? Расти-то вам вроде уж поздновато. Но Древень этот вас, видать, голодом не морил!

- Чего не было, того не было, - признался Мерри. - Но онты - они только пьют, а ведь иной раз и пожевать чего-нибудь не мешает. Даже путлибы и те приедаются.

- Ах, вы напились воды из онтских родников? - сказал Леголас. - Тогда все понятно, и Гимли, стало быть, верно углядел. Про чудесные фангорнские родники у нас и песни поются.

- Я тоже наслышался чудес о тамошних краях, - сказал Арагорн. - И никогда там не бывал. А вы побывали - вот и рассказывайте сперва об онтах!

- Онты, они, - начал Пин и осекся. - Они вообще-то совсем разные, онты. Вот глаза у них у всех - ну, необыкновенные! - Он поискал слови и махнул рукой. - Да что тут говорить, ведь вы онтов уже видели, хоть и издали, а они-то вас уж точно видели и донесли, что вы сюда едете. Ладно, еще насмотритесь на них, тогда, наверно, сами разберетесь.

- Погоди, погоди, ишь расскакался! - сказал Гимли. - Ни складу, ни ладу. Давай по порядку, с того злосчастного дня, когда все пошло кувырком.

- Можно и по порядку, если времени хватит, - сказал Мерри. - Только сначала - если вы наелись, конечно, - набьемте трубки и закурим. И вообразим ненадолго, будто мы, живы-здоровы, вернулись в Пригорье, а то и в Раздол.

Он достал толстенький кожанный кисет.

- Табачку у нас хоть отбавляй. Набивайте карманы, пока мы добрые. Поутру был богатый улов - чего тут только не плавает! Пин изловил два бочонка: их небось вынесло откуда-нибудь из подвала. Мы их взяли да вскрыли, а там - что бы вы думали? - первейшее трубочное зелье, и ничуть не подмокшее.

Гимли растер табак в ладонях и понюхал.

- Пахнет не худо и на ощупь хорош, - сказал он.

- Да что там не худо, он лучше хорошего! - укорил его Мерри. - Друг мой Гимли, он же из Длиннохвостья! На бочонках-то было, шутка сказать, клеймо Громобоя! А вот как он сюда попал, ума не приложу. Не иначе, Саруман сам для себя расстарался. Оказывается, наши товары вывозят за тридевять земель. Но ведь как кстати пришелся, а?

- Пришелся бы кстати, - пробурчал Гимли, - будь у меня трубка. А я свою потерял не то в Мории, не то еще раньше. Или, может, вы и трубку тоже выловили?

- Увы, - сказал Мерри, - не выловили. И в кладовках не нашлось ничего похожего. Видно, Саруман не хотел табачком делиться с лейб-гвардией. Можно бы, конечно, сбегать в Ортханк, спросить, не одолжит ли он трубку, да, по-моему, не стоит. Дружить так дружить - обойдемся одной трубкой на двоих.

- В следующий раз! - сказал Пин. Он сунул руку за пазуху и извлек оттуда мешочек на шнурке. - Есть которые на себе Кольца таскают, а у меня другие сокровища. Вот, например: моя старая черешневая трубка. А вот, смотрите-ка, еще одна - необкуренная! Зачем я ее сберегал, сам не знаю. Никак уж не рассчитывал, что мне табачку подбросят, когда мой кончится. А вот поди ж ты - пригодилась. - Он протянул Гимли трубку с широким плоским чубуком. - Ну как, может, мы с тобой квиты?

- Скажешь тоже - квиты! - воскликнул Гимли. - О благороднейший из хоббитов, я твой должник навеки!

- Вы как хотите, а я пошел на воздух; там и ветер свежий, и небо над головой, - сказал Леголас.

- Мы тоже пойдем, - поддержал его Арагорн.

Они уселись на каменной россыпи у ворот. Слоистые туманы подымались и уплывали с ветром, открывая долину.

- Ну что ж, давайте и правда немного передохнем! - сказал Арагорн. - Устроимся на развалинах и поболтаем, как выражается строгий Гэндальф, - пока его нету. Устал я, однако, на удивление, давно такого не припомню. - Он запахнул плащ, так что панциря стало не видно, откинулся, вытянул свои длинные ноги и выпустил изо рта струю голубого дыма.

- Глазам не верю, - развел руками Пин. - Явился не запылился Бродяжник-Следопыт!

- А он никуда и не девался, - сказал Арагорн. - Я и Бродяжник, и Дунадан, гондорский воин и северный Следопыт.

До поры до времени курили в молчании; их озаряли косые солнечные лучи из-за перистых облаков на западе. Леголас лежал неподвижно, широко раскрыв глаза, глядя на солнце и светлое небо, что-то медленно напевая себе под нос. Вдруг он сел, окинул взлядом друзей и сказал:

- Ладно, полежали! Время тянется хоть и медленно, но верно, туманы рассеялись, небо ясное; одни вы, диковинный люд, кутаетесь в дымы. Рассказ-то обещанный где?

- Ну, мой рассказ начинается с того, что я очнулся в темноте среди орков, связанный по рукам и ногам, - сказал Пин. - Погодите-ка, сегодня какое?

- По хоббитскому счислению пятое марта, - отозвался Арагорн. (Согласно хоббитскому календарю, во всех месяцах по тридцать дней. - Примечание автора)

Пин посчитал на пальцах.

- Всего-то девять дней прошло! - сказал он. - А кажется, мы уж год как расстались. Трудно порядком припомнить дурной сон, целых три дня, переполненных жутью. Ежели что забуду, Мерри меня поправит, только я все-таки без подробностей: не хватало еще припоминать вонь, гнусь, бичи и всякое такое.

И он рассказал про последний бой Боромира и про бегство от Привражья до Леса. Слушатели кивали, когда рассказ совпадал с их догадками и домыслами.

- Кое-какие свои сокровища вы обронили в дороге, - сказал Арагорн. - Однако же радуйтесь - не потеряли! - Он отстегнул ремень под плащом и снял с него два кинжала в ножнах.

- Батюшки! - воскликнул Мерри. - Вот уж чего не чаял снова увидеть! Немного окровавить свой меч я все-таки успел, но потом Углук чуть не с руками вырвал оба, у Пина и у меня. Ну и скрежетал же он зубами! Я было подумал: сейчас зарежет, но он только отшвырнул мечи, точно горячие уголья.

- Вот и твоя застежка, Пин, - сказал Арагорн. - Я сберег ее для тебя - ей ведь цены нет.

- А то я не знаю, - сказал Пин. - Я с нею расстался скрепя сердце - но что было делать?

- Правильно ты сделал, - отвечал Арагорн. - Кто не может расстаться с сокровищем, тому оно станет в тягость. Так, и никак иначе.

- Ладно, вот что они исхитрились руки освободить - вот это да! - сказал Гимли. - Повезло, конечно; но ведь известное дело - не всяк вывозит, кому везет.

- Вывезти вывезли, а куда следы подевались? - спросил Леголас. - Я уж думал, может, у вас крылья выросли?

- Нет, не выросли, - вздохнул Пин. - Тут не крылья, тут Грышнак потрудился. - Его передернуло, и он замолчал; про самое страшное досказывал Мерри - про цепкое обшаривание, про смрадное и жаркое пыхтенье, про костоломную хватку волосатых лапищ Грышнака.

- Очень мне все это не по душе насчет орков из Барад Дура, по-ихнему Лугбурза, - задумчиво сказал Арагорн. - Черному Властелину и его прислужникам и так-то слишком много было известно, а тут еще Грышнак наверняка изловчился оповестить его из-за реки о кровавой стычке с изенгардцами. Теперь он будет буровить Изенгард своим Огненным Оком. Угодил Саруман в переделку, нечего сказать.

- Да, кто бы ни победил, а ему не поздоровится, - сказал Мерри. - Как сунулись его орки в Ристанию, так и пошло у него все наперекосяк.

- Видели мы тут одним глазком этого старого мошенника, если верить Гэндальфу, что это не он был, - сказал Гимли. - На опушке Фангорна.

- Когда видели? - спросил Пин.

- Пять ночей назад, - отвечал Арагорн.

- Погоди-ка, ага, - сказал Мерри, - пять ночей назад - это значит, как раз начинается история, вам с начала до конца неизвестная. Наутро после битвы мы встретили Древня и к ночи попали в один из его домов, Ключищи называется. Утром отправились мы на Онтомолвище, но это не место, а собрание онтов, и такого я в жизни не видал и не увижу. Продолжалось оно весь день и еще два, а мы ночевали у онта по имени Скоростень. Только на третий вечер онты договорились до дела - и вскипели ой-ой-ой как! Лес замер, точно копил грозу, а потом она разразилась. Ох, слышали бы вы их походную песню!

- Слышал бы ее Саруман, он бы драпанул за сто земель, не разбирая дороги, - сказал Пин.

На Изенгард! Пусть грозен он, Стеной гранитной огражден, Но мы идем крушить гранит, И Изенгард не устоит!

Длинная была песня. В ней уж и слов не стало, одни рога распевали да гремели барабаны. Шумим-гремим, идем-грядем! Я было подумал, что они так себе расшумелись, но теперь знаю: они просто так не шумят.

- Стемнело, и мы взошли на гребень над Нан Куруниром, - продолжил Мерри. - Тогда мне впервые показалось, что за нами движется Лес: ну, думаю, сплю и вижу онтские сны - ан нет, Пин тоже, хоть и раззява, а чего-то такое заметил. И оба мы здорово испугались, но в чем было дело, покамест не разгадали.

А это, оказывается, были гворны - так их онты именуют на "сокращенном языке". Древень про них вскользь упоминал, и я сообразил, что это вроде бы те же онты, только одеревенелые - во всяком случае, с виду. Стоят они там и сям, в лесу и на опушке, стоят-помалкивают и приглядывают за деревьями; а в ложбинах, что поглубже, их, наверно, скопилось многие сотни.

Сила в них тайная и страшная, и они напускают вокруг себя мрак - даже не заметишь, что движутся. А они очень даже движутся, и если рассердятся, то куда как быстро. Стоишь, к примеру, глядишь, какая погода, слушаешь шорох ветра - глядь, а ты уж среди леса, и огромные деревья тянутся к тебе корнями и голыми ветвями. Речь они сохранили, бывает, говорят с онтами - потому и зовутся гворны, как сказал Древень, - но вконец ошалели и одичали. Вот уж не приведи Фангорн с ними встретиться, если поблизости нет настоящего онта.

Ну, в общем, до полуночи мы скрывались в горах на севере Колдовской логовины: онты, а за ними тьма-тьмущая гворнов. Мы их, конечно, видеть не могли; только слышали жуткое поскрипывание и покряхтывание. Темная была ночь, облачная. А с гор они двинулись, словно лавина, и ветер засвистел в ушах. Луна из-за туч не выглядывала, и в первом часу пополуночи на Изенгард с севера надвинулся густой лес. А кругом никого-никого - ни врагов, ни друзей. Только светилось окно высоко на башне - вот и все.

Древень с товарищами подобрался поближе к большим воротам, и мы с Пином никуда не делись - сидели на плечах у Древня, и я чувствовал, как он напрягся. Но онты - они, если даже сильно волнуются, все равно очень осторожные и терпеливые. Они и застыли, как статуи, тихо дышали и молча вслушивались.

Внезапно все кругом загрохотало. Завыли трубы, гул прокатился по стенам Изенгарда. Мы уж думали - все, нас заметили, и сейчас начнется битва. Но не тут-то было. Просто Саруман выпустил из крепости все свое воинство. Я мало чего понимаю про войну, про эту и про любую, ничего толком не знаю про ристанийских конников, что они за люди, но ясное было дело: Саруман задумал одним махом разделаться с конунгом и его подданными. А Изенгард от кого охранять? Я видел, как они шли: орки за орками, черные стальные полчища, и верховые - на громадных волках. Потом люди, и тоже их видимо-невидимо, при свете факелов различались их лица. Вроде бы люди как люди, высокие, темноволосые - мрачные, но не злобные. Жуть-то была не в них; страшно стало, когда пошли другие - росту людского, а хари гоблинские, изжелтасерые, косоглазые. И знаете, мне припомнился тот южанин в Пригорье; тот, правда, был все же скорей человек, чем орк.

- Да, я его тоже припоминал, - сказал Арагорн. - Мы навидались таких полуорков в Хельмовом ущелье. Теперь-то ясно, что тот южанин был шпионом Сарумана, но стакнулся ли он с Черными Всадниками или соблюл верность здешнему хозяину - кто его знает. Да и то сказать: разве их, лиходеев, разберешь, когда они служат верой и правдой, а когда плутуют и мошенничают?

- Короче говоря, набралось Сарумановой рати самое малое тысяч десять, - сказал Мерри. - Час или около того выходили они их ворот. Одни отправились к Бродам, другие - прямо на восток. Там был мост, примерно за милю отсюда, где река глубоко уходит в каменное русло. Да вон он, что там от него осталось: если встанешь, отсюда видно. Они сипло орали песни, гоготали и галдели. Ну, подумал я, ристанийцам-то, пожалуй, худо придется. Но Древень и ухом не повел. Он сказал: "Нынче мне до них дела нет. Я займусь Изенгардом, скалами и стенами"

В кромешной тьме много не увидишь, но мне почудилось, будто гворны помалу двинулись на юг, как только затворились ворота. Должно быть, им-то было дело до орков. А поутру они продвинулись далеко в долину: там лежало темное пятно.

Как только удалилось Саруманово воинство, настал наш черед. Древень опустил нас наземь, подошел к воротам и принялся колотить в них, вызывая Сарумана. Со стен посыпались стрелы и полетели камни. Ну, стрелы онтам нипочем: они их только язвят, будто осиные укусы. Онта можно истыкать стрелами, как игольник, а он почти и не заметит. Отрава их не берет, да и кожа потолще древесной коры. Разве что если изо всех сил рубануть топором: вот топоров они не любят. Много, однако, понадобится дровосеков на одного онта, тем более что, единожды рубанув его, в живых уж точно не останешься. Онтский кулак мнет броню, как жесть.

Ну и вот, обстреляли они Древня, и тот малость осердился, "поспешничать" стал: есть у него такое словечко. Как гаркнет: "Хрру-ум - ху-ум" - и, откуда ни возьмись, явилась ему на подмогу добрая дюжина онтов. А уж сердитый онт - это не шуточки. Пальцами - что рук, что ног - они мало сказать, впиваются в камень: они его крошат, что твой черствый хлеб. Представьте, что сделают со скалами лет за сто древесные корни; так вот, это делалось у нас на глазах.

Они шатали, трясли, дробили, колотили, молотили - бум-бам, тррах-кррах, - и через пять минут эти огромные ворота валялись, где сейчас; а стены они рассыпали, как кролики роют песок. Не знаю уж, что там подумал Саруман, понял ли он, какая напасть на него свалилась; но надумать он ничегошеньки не надумал. Нынче он и маг-то, видно, так себе, плохонький, но волшебство побоку, просто кишка тонка, а для храбрости ему нужны рабы в ошейниках и колеса на ремнях, извините, конечно, за красивое выражение. Да уж, не то что старина Гэндальф. Саруман небось потому и прославился, что всех облапошил, запершись в Изенгарде.

- Нет, - возразил Арагорн. - Когда-то он был достоин своей громкой славы. Велики были его познания, победительна сметка, на диво искусны руки, а главное, он имел власть над чужими умами: мудрых он уговаривал, тех, кто поглупей, запугивал. И эту власть он сохранил: во всем Средиземье немногие устоят или поставят на своем, побеседовав с Саруманом, и это даже теперь, после его поражения. Гэндальф, Элронд, пожалуй, Галадриэль, а кто еще - не знаю, даром что козни его и злодейства очевидны и несомненны.

- Онты - они устоят, - сказал Пин. - Однажды ему их удалось объехать на кривой, другой раз не удастся. Да он про них мало что понимает и очень ошибся, исключивши их из расчетов. В его замыслах им места нет, а передумывать уж теперь поздно, когда они сами за ум взялись. Словом, онты пошли на приступ, остатки изенгардского гарнизона разбежались кто куда и, точно крысы, полезли изо всех дыр. Людей онты отловили, выспросили и отпустили; из здесь вылезло дюжины две-три, не больше. А вот из орков, крупных и мелких, вряд ли кто спасся. От онтов - может быть, но от гворнов - никак, а они тогда не все еще покинули долину, Изенгард был наглухо оцеплен.

Так вот, когда онты развалили и искрошили южные стены, а гарнизона и след простыл, откуда-то выскочил и сам Саруман. Он, верно, ошивался у ворот, провожал свое достославное воинство. Поначалу он ловко укрывался, и его не заметили. Но тучи разогнало, звезды засияли; словом, для онтов стало светло, как днем, и вдруг слышу - Скоростень кричит: "Древогуб, древогуб!" Он по натуре тихий и ласковый, Скоростень, но тем страшнее ненавидит Сарумана - его самые любимые рябины погибли под оркскими топорами. Он спрыгнул со стены у внутренних ворот и помчался по дороге к Ортханку: они, когда надо, быстрее ветра. Серенькая фигурка перебегала от столба к столбу и уже была у башенной лестницы, но еще чуть-чуть - и Скоростень сцапал бы и придушил его возле самых дверей.

Забравшись в Ортханк, Саруман тут же запустил на полную катушку все свои прохиндейские машины; а в стенах Изенгарда уже набралось порядком онтов - одних призвал своим криком Скоростень, другие вломились с востока и севера - расхаживали и крушили что ни попадя. И вдруг скважины и шахты повсюду стали изрыгать огонь и вонючий дым. Кого обожгло, кого опалило. Один высокий, красивый онт - Буковец, кажется, его звали - попал в струю жидкого огня и загорелся, как факел: ужас несусветный!

Вот когда они впрямь рассвирепели. Я по глупости думал, что они и так уже здорово сердитые; но тут такое поднялось! Они трубили, гудели, голосили - от одного этого шума камни стали сами трескаться и осыпаться. Мы с Мерри забились поглубже в какие-то щели, заткнув уши плащами.

Точно смерч обрушился на Изенгард: онты выдергивали столбы, засыпали шахты валунами и щебнем; обломки скал летали кругом, как листья, взметенные вихрем. И посреди этого бушующего урагана незыблемо и невозмутимо высилась башня Ортханка: ни малейшего вреда не причинял ей град каменьев и железок, взлетавших на сотни футов.

Спасибо, Древень головы не потерял; его, кстати, по счастью, даже не обожгло. Похоже было, что онты, того и гляди, угробят самих себя, а Саруман улизнет в суматохе каким-нибудь тайным подземным ходом. Они с разгону, как на стену лезли, кидались на черную гладкую башню - и без толку, разумеется. Тут, видно, постарались чародеи почище Сарумана. Ни щелочки в камне не сделали онты, только сами расшиблись и поранились.

Тогда Древень вышел за кольцо стен и затрубил так громко, что перекрыл голосом дикий шум и грохот. Вдруг наступило мертвое молчанье, и из верхнего окна башни донесся злорадный, пронзительный, леденящий хохот. Чудно он подействовал на онтов. Только что они были сами не свои от ярости - и вмиг стали угрюмые, холодные и спокойные. Собрались они в круг возле Древня: тот держал к ним речь, а они молча, неподвижно внимали. Говорил он на их языке; я так понял, что разъяснял им свой план, который был у него готов заранее, а может, и давным-давно. Потом они словно растворились в серой темени; как раз уже начинало светать.

С башни они, конечно, глаз не спускали, но дозорные притаились где-то в тени, невидимые и неслышные. Другие все ушли на север и как в воду канули, а мы остались сами по себе. Денек выдался мрачный; мы бродили, осматривались и хоронились, как умели, от всевидящих и зловещих окон Ортханка. Искали мы хоть чего-нибудь поесть, ничего не находили, присаживались отдохнуть в укромном местечке и заглушали голод разговорами о том, каково-то воюют на юге, в Ристании, и как нынче дышится прочим разнесчастным Хранителям. Время от времени доносилось, будто с каменоломни, гулкое громыханье, и глухо рушились глыбы, раскатывая эхо в горах.

Под вечер мы отправились взглянуть, что там такое делается. Угрюмый лес гворнов вырос у края долины; другой подступил с северо-востока к изенгардскому кольцу. Подойти ближе мы не отважились, только послушали издали треск, грохот и шумы стройки. Онты и гворны копали пруды и канавы, возводили дамбы: скапливали воды Изена, родников, ручьев и речушек. Мы им мешать не стали.

В сумерках Древень явился к воротам. Он уехал, гудел и, кажется, был доволен. Вытянул свои длиннющие руки, размял ноги и продышался. Я спросил его, уж не устал ли он.

"Устал? - повторил он. - Не устал ли я? М-да, нет, не устал: так, разве что заскорузнул. Сейчас бы испить как следует водицы из Онтавы. А вот поработали мы на славу: перебросали камней и разворотили земли больше, чем лет эдак за сто. Зато, почитай что, и кончили дело. Вы ночью-то держитесь подальше от ворот и от этого, как его, туннеля! Вода оттуда хлынет - поначалу гнилая, мутная, пока не вымоет все пакости Сарумана, а уж потом Изен прикатит чистые, свежие воды" Он еще немного постоял, ковыряя стену и так себе, для развлечения, обрушивая стопудовые обломки.

Мы принялись выбирать место, где бы это поспокойней улечься и вздремнуть, но тут пошли диковинные дела. Раздался стук копыт: всадник мчался по дороге. Мы с Мерри залегли, а Древень укрылся в тени под аркой. Выскочил огромный конь, точно серебро заблистало. Темно уже было, но я разглядел лицо всадника: оно как будто светилось, и он был в белом облачении. Я сел и уставился на него разиня рот. Хотел позвать, да язык не слушался.

Но звать не понадобилось. Он стал рядом и глядел на нас. "Гэндальф!" - выговорил я наконец едва слышным шепотом. Вы думаете, он сказал:"Ах, Пин, привет! Какая приятная встреча!"? Как бы не так! Он гаркнул:"Вставай, лодырь-бездельник Крол! Куда, разрази вас гром, подевался в этой каше Древень? Мне он сейчас же нужен. Сыщи его, да поживее!"

Древень заслышал его голос и вышел на свет: вот встретились так встретились! Меня, главное, поразило, что им хоть бы что. Гэндальф наверняка здесь и искал Древня, а тот, поди, затем и торчал у ворот, чтобы его встретить. А я-то старику рассказывал-разливался про Морию и тому подобное. Помнится, правда, он странным глазом на меня при этом глядел. Только и остается думать, что он то ли виделся с Гэндальфом, то ли что о нем прослышал, да не торопился рассказывать. У него первое дело: "Спешить не надо: поспешишь - людей насмешишь"; но спеши не спеши, а эльфы и те за Гэндальфом не поспеют.

"Кгум! Вот и ты, Гэндальф! - проговорил Древень. - Ты как раз вовремя явился. Вода, деревья, камни, скалы - это мне все под силу; а тут засел маг, и я не знаю, как быть".

"Вот что, Древень, - сказал Гэндальф. - Мне, понимаешь ли, нужна твоя помощь. Ты и так много сделал, но этого мало. Мне надо как-то разобраться с десятком тысяч орков".

Потом они оба куда-то ушли совещаться, чтоб без помех. Наверняка совещание это Древень счел поспешным и торопливым - да Гэндальф и правда очень торопился, он говорил на ходу, потом уж их слышно не стало. Минут, что ли, десять просовещались, самое большее - четверть часа. Потом Гэндальф вернулся - и, видно, отлегло у него от сердца, даже повеселел и сказал, спасибо, что рад нас видеть.

"Слушай, Гэндальф, - воскликнул я, - ты где вообще-то был? Ты остальных наших видел?"

"Где был, там меня уж нет, - отвечал он на гэндальфовский манер. - Да, кое-кого из остальных видел. Но с новостями подождем. Ночь опасная, медлить нельзя, мне еще скакать и скакать. Но с рассветом, может быть, просветлеет; увидимся - поговорим. Берегите себя и от Ортханка держитесь подальше. А пока - прощайте!"

Древень очень задумчиво проводил Гэндальфа глазами. Он, видимо, многое враз узнал и теперь медленно переваривал. Поглядел он на нас и говорит: "Хм, да вы, оказывается, не такие уж и торопыги. Рассказали куда меньше, чем могли, и ровно столько, сколько следовало. Н-да, целый ворох новостей, и никуда от них не денешься! Вот тебе, Древень, и еще куча дел!"

Мы из него все ж таки кое-что вытянули - и новостям не порадовались. Огорчались мы, правда, только из-за вас троих, а про Фродо с Сэмом и беднягу Боромира и думать забыли. Оказывается, вам предстояла великая битва, и почем еще было знать, уцелеете вы или нет.

"Гворны помогут", - сказал Древень. Потом он ушел и появился только нынче утром.

- Муторная была ночь, - продолжал Мерри. - Мы кое-как пристроились на высокой груде камней, а кругом все заволокло: мгла колыхалась над нами огромным одеялом. Парило, слышались шорохи, трески, удалялось медленное бормотанье. Не иначе, сотня-другая гворнов отправилась на подмогу своим. Потом с юга донесся страшный громовой раскат, над Ристанией замелькали молнии, на миг выхватывая из темноты далекие черно-белые вершины. У нас в горах тоже гром грохотал, и долина полнилась эхом, но совсем по-другом, не похоже на отзвуки битвы.

После полуночи онты разобрали свои запруды и затопили Изенгард через северный пролом. Гворны ушли, их темень рассеялась, и гром понемногу стих вдалеке. Луна спустилась к западному хребту.

А по Изенгарду расползались потоки, повсюду вскипали колдобины, черный паводок бурлил в лунном свете. Вода впивалась воронками в сарумановские шахты и скважины, оттуда вырывались столбы пара; свист, шипение, дым валил клубами. Вспыхивали разрывы. Длинный сгусток тумана змея змеей оплел Ортханк; он стал будто снежный пик, огнисто-рдяный внизу и лунно-зеленый сверху. А вода все прибывала; Изенгард кипел, точно кастрюля супа на огне.

- Прошлой ночью Нан Курунир изрыгнул нам навстречу мутное облако дыма, - сказал Арагорн. - Мы опасались, не Саруман ли это измыслил какое-нибудь новое злодейство.

- Ну да, Саруман! - фыркнул Пин. - Ему уж стало не до смеха: он, поди, задыхался в собственном смраде. Ко вчерашнему утру онтские воды затопили все хитрые провалы, и расстелился плотный вонючий туман. Мы в ту самую караульню и сбежали - и натерпелись там страху. Вода прибывала; по туннелю мчалась река - того и гляди, захлестнет, и поминай как звали. Мы уж думали: все, сгинем, как орки в норе; нашлась, спасибо, винтовая лесенка из кладовой, вывела поверх арки. Там мы уселись на камушке над паводком и глядели на великую изенгардскую лужу. Онты подбавляли и подбавляли воды, чтобы загасить все огни и залить все подземные пещеры. Туман прибывал, густел - и склубился в огромный гриб, с милю, не меньше, высотой. Вечером над восточным взгорьем опрокинулась исполинская радуга, и такой потом хлынул грязный ливень, что и заката видно не было. А в общем было довольно тихо, только где-то вдали тоскливо подвывали волки. Ночью онты остановили наводнение и пустили Изен по старому руслу. Тем все покамест и кончилось.

- И вода стала опадать. Небось там в пещерах есть нижние подвальные ярусы. Вот уж не завидую Саруману: из любого окна, смотри не смотри, ничего путного не увидишь, одна грязь да гадость. Мы тоже взгрустнули - кругом ни души, ни тебе онта, и новостей никаких. Так мы и проторчали всю ночь над аркою без сна, в холоде и сырости. Казалось, вот-вот что-нибудь такое приключится: Саруман-то в башне сидит! Ночью и впрямь поднялся шум, будто ветер свищет в долине. Вроде бы онты и те гворны, что уходили, вернулись назад, но куда они подевались, даже не спрашивайте - не знаю, и все тут. Промозглым туманным утром спустились мы вниз, огляделись, а кругом опять никогошеньки. Ну вот, пожалуй, и нечего больше рассказывать. После всей этой катавасии нынче тише тихого. А раз Гэндальф приехал, он и вообще порядок наведет. Эх, соснуть бы сейчас!

Помолчали. Гимли выколотил и заново набил трубку.

- Мне вот что еще интересно, - сказал он, запаливши трут и затянувшись, - про Гнилоуста. Ты сказал Теодену, что он в башне с Саруманом. Как он туда попал?

- Забыл рассказать, - спохватился Пин. - Нынче утром он пожаловал. Только это мы разожги очаг, немного позавтракали - глядь, ан Древень тут как тут. Слышим: гудит, топочет и нас кличет.

"А, - говорит, - вот и вы, ребятки, ну как, не скучаете? А у меня для вас, - говорит, - новости. Гворны возвратились. Там, в Ристании, все хорошо и даже очень не худо! - смеется и хлопает лапищами по ляжкам. - Покончено, - говорит, - с изенгардскими орками-древорубами. К нам сюда с юга едут и скоренько будут здесь - кое с кем вы, пожалуй, не прочь будете свидеться!"

Только он это сказал, как раздался цокот копыт. Мы кинулись к воротам, я глаза растопырил, жду Гэндальфа с Бродяжником во главе победного воинства, но не тут-то было! Из тумана выехал всадник на заморенном коне и виду довольно-таки неприглядного. А за ним - никого. Выехал он из тумана, увидел, что здесь творится, разинул рот и аж позеленел от изумления. Совсем растерялся, сперва даже нас не заметил. А когда заметил, вскрикнул и вздыбил коня, но Древень шагнул раз-другой, протянул свою длинную руку и вынул его из седла. Конь метнулся и умчался, а его Древень отпустил, и он сразу хлоп на брюхо. Ползает и говорит: "Я, - говорит, - Грима, приближенный советник конунга, меня, - говорит, - Теоден послал к Саруману с неотложными вестями. Все, - говорит, - испугались ехать, кругом ведь гады-орки рыщут, я один вызвался. Ужас, - говорит, - что претерпел, до смерти устал, сутки голодаю. За мной, - говорит, - волки гнались, я, - говорит, - к северу крюка дал"

Я примечаю, как он косится на Древня, и думаю: "Все врет". А Древень посмотрел на него медленно-медленно: тот чуть в землю не вдавился. Потом Древень говорит: "Кха, кхм, а я тебя давно поджидаю, сударь ты мой Гнилоуст. - Тот совсем съежился и жлет, что дальше будет, а Древень-то: - Гэндальф уже побывал здесь, я все про тебя знаю и знаю даже, куда тебя девать. Гэндальф сказал, чтоб все крысы были в одной крысоловке: давай поспешай. Хозяин Изенгарда теперь я, а Саруман сидит у себя в башне; ступай к нему, раз у тебя такие неотложные вести".

"Пропусти меня, пропусти! - воскликнул Гнилоуст. - Я дорогу знаю".

"Раньше ты ее знал, это конечно, - сказал Древень. - Но теперь там трудновато пройти. Впрочем, ступай посмотри!"

Гнилоуст поплелся под арку, мы шли за ним следом; миновал он туннель, огляделся, увидел загаженную грязную топь между стенами и Ортханком и попятился.

"Отпустите меня! - заныл он. - Отпустите! Вести мои запоздали!"

"Что правда, то правда, - сказал Древень. - Но тебе предстоит выбирать: либо полезай в воду, либо оставайся со мной, подождем Гэндальфа и твоего государя. Что тебе больше нравится?"

Тот как услышал о государе, задрожал и сунулся было в воду, но отпрянул.

"Я не умею плавать!" - проскулил он.

"А там неглубоко, - сказал Древень. - Вода, правда, гнилая, го уж тебя-то, Гнилоуста, она не осквернит. Ступай вперед!"

И несчастный подлец погрузился в жижу почти по горло; сначала брел кое-как, потом схватился за бочонок, не то за доску. Древень проводил его.

"Добрался-таки, - сказал он, вернувшись. - А полз по ступеням и лязгал зубами - ну крыса крысой. В башне сидят, как сидели: оттуда высунулась рука и затащила его внутрь. Наверняка его встретили по заслугам. А я пойду обмоюсь от этой гнуси. Если кому понадоблюсь, я на северной окраине, а то здесь и воды-то чистой не сыщешь: ни тебе напиться, ни умыться, а онту без этого никак нельзя. А вы, зайчатки, вот что: побудьте-ка у меня привратниками. Тут ведь такие гости ожидаются - не кто-нибудь, а сам хозяин ристанийских угодий! Вы уж его привечайте, как у вас положено. Едет он тем более с победою: войско конунга одолело орков в кровавой битве. Нешто простой лесной онт сообразит, как его надо чествовать? Вы-то небось лучше нашего знаете людские словеса и обычаи. Много перебывало государей в зеленых ристанийских степях, а я не то что языка их не знаю, а и самые имена позабыл. Им, наверно, нужна будет людоеда`: позаботьтесь, поищите, чем не стыдно угостить конунга". Ну, мы что могли, то сделали. Но хотел бы я все-таки знать, кто этот Гнилоуст? Неужто он и правда был советником конунга?

- Был, - подтвердил Арагорн. - А заодно шпионом Сарумана, его главным соглядатаем в Ристании. Судьба его, впрочем, не пощадила: ему привелось увидеть поверженным в прах то величие, которому он поклонялся, и пережить крушение всех своих упований. Казалось бы, он довольно наказан, однако худшее у него впереди.

- Да уж едва ли Древень запихал его в Ортханк по доброте душевной! - сказал Мерри. - Очень он угрюмо посмеивался, когда пошел купаться и пить водичку. Ну а мы принялись не покладая рук ворошить плавучий хлам да по каморкам копаться. Нашли мы целых три незатопленные кладовки, и вдруг на тебе - явились онты от Древня да и забрали все чуть не подчистую.

"Нам, - говорят, - нужна людоеда`, чтоб хватило на двадцать пять человек". Так что, как видите, все поголовно подсчитаны, вы в том числе. Но вы не огорчайтесь, что остались: мы себя не обидели, смею вас уверить. А выпивки онты и вовсе никакой не взяли.

"Пить-то они что будут?" - говорю я им.

"Известно, что, - отвечают, - изенскую воду, она и для онтов, и для людей вполне годится". Наверняка, впрочем, онты состряпали из родниковой воды какой-нибудь свой напиток, и Гэндальф вернется с курчавой бородой. Словом, они отвалили, а мы, вконец усталые и голодные, давай отдыхать и кормиться. Внакладе-то мы не остались: усердствовали в поисках людоеды`, а нашли такое, о чем и мечтать не смели. Пин притащил эти бочонки с клеймом Громобоя, напыжился и говорит: "Поевши и подымить не грех". Ну вот и сказка вся.

- Да, теперь все разъяснилось, - одобрил Гимли.

- Неясно одно, - задумчиво сказал Арагорн, - как хоббитское зелье попало из Южного удела в Изенгард. Что-то я этого в толк не возьму. Положим, в Изенгарде я прежде не бывал, но уж пустынные края между Хоббитанией и Мустангримом исходил вдоль и поперек. Дороги там позаросли, места опасные, товары не возят. Видно, были у Сарумана тайные поставщики из хоббитов. Что ж, гнилоусты водятся не только в золотом чертоге конунга Теодена. Там на бочонках дата не обозначена?

- Обозначена, - сказал Пин. - Сбор тыща четыреста семнадцатого, прошлогодний, значит, то есть, виноват, уже позапрошлогодний, хороший был сбор.

- Ну, пока что он свои лиходейские затеи поневоле отложит, да и нам, по правде, нынче не до них, - сказал Арагорн. - А все ж таки скажу-ка я об этом Гэндальфу: пустяки тоже упускать из виду не след.

- Что он там застрял, хотел бы я знать, - сказал Мерри. - Время уж за полдень. Идемте прогуляемся! Вот тебе, Бродяжник, и представился случай побывать в Изенгарде, только виды там сейчас незавидные.