|
Anastasia Dress A.Y.D
Когда Бильбо Торбинс, владелец Торбы-на-Круче, объявил, что хочет пышно отпраздновать свое наступающее стоодиннадцатилетие, весь Норгород загудел и взволновался. Бильбо слыл невероятным богачем и отчаянным сумасбродом вот уже шестьдесят лет - с тех пор как вдруг исчез, а потом внезапно возвратился с добычей, стократно преувеличенной росказнями. Только самые мудрые старики сомневались, что вся Круча изрыта подземными ходами, а ходы забиты сокровищами. Мало этого, к деньгам еще и здоровье, да какое! Сколько воды утекло, а господин Торбинс и в девяносто лет казался пятидесятилетним. Когда ему стукнуло девяносто девять, стали говорить, что он "хорошо сохранился", хотя вернее было бы сказать "ничуть не изменился". Многие качали головой: это уж было черезчур, даже и несправедливо, как везет некоторым - и старость их обходит, и деньгам переводу нет. - Не к добру это, - говорили они. - Ох не к добру, и быть беде! Но беды покамест не было, а рука мистера Торбинса не скудела, так что ему более или менее прощали его богатство и чудачества. С родней он был в ладах (кроме, разумеется, Лякошель-Торбинсов), и многие хоббиты победнее да попроще любили его и уважали. Но сам он близко ни с кем не сходился, пока не подросли внучатые племянники. Старшим из них и любимцем Бильбо был рано осиротевший Фродо Торбинс, сын его троюродного брата с отцовской стороны и двоюродной сестры - с материнской. В девяносто девять лет Бильбо сделал его своим наследником, и Лякошель-Торбинсы опять остались с носом. Бильбо и Фродо родились в один и тот же день, 22 сентября. "Перебирайся-ка, сынок, жить ко мне, - сказал однажды Бильбо, - а то с днем рожденья у нас сущая морока". И Фродо переехал. Тогда он был еще в ранних летах - так хоббиты называют буйный и опрометчивый возраст между двадцатью двумя и тридцатью тремя годами. С тех пор Торбинсы весело и радушно отпраздновали одиннадцать общих дней рождения; но на двенадцатый, судя по всему, готовилось что-то невиданное и неслыханное. Бильбо исполнялось сто одиннадцать - три единицы, - по-своему круглое и вполне почетное число (даже легендарный Старый Крол прожил только до ста тридцати), а Фродо тридцать три - две тройки, - тоже случай особый: на тридцать четвертом году жизни хоббит считался совершеннолетним. И замололи языки в Норгороде и Приречье: слухи о предстоящем событии разнеслись по всей Хоббитании. Везде заново перемывали кости Бильбо и пересказывали его приключения: хоббиты постарше вдруг оказались в кругу слушателей и чинно рылись в памяти. Кого слушали разиня рот, так это старого Хэма Скромби, известного под прозвищем Жихарь. Слушали его в трактирчике "Укромный уголок" на дороге в Приречье; а говорил он веско, потому что лет сорок, не меньше, садовничал в Торбе-на-Круче, да еще до того пособлял там же старому Норну. Теперь он и сам состарился, стал тяжел на подъем, и работу за него почти всю справлял его младшенький, Сэм Скромби. Оба они были в лучших отношениях с Бильбо и Фродо. И жили опять же на Круче, в третьем доме Исторбинки, чуть пониже усадьбы. - Уж как ни говори про господина Бильбо, а хоббит он первостатейный и вежливость очень даже соблюдает, - заявил Жихарь. И ничуть не прилгнул: Бильбо был с ним очень даже вежлив, называл его "почтенный Хэмбридж" и приглашал на ежегодный совет насчет овощей - уж про "корнеплодие", тем более про картофель, Жихарь соображал лучше всех в округе (что так, то так, соглашался он). - Да ведь, кроме Бильбо, там в норе еще этот, как его, Фродо? - заметил старый Сдубень из Приречья. - Зовется-то он Торбинс, но Брендизайк, считай, наполовину, если не больше - такой идет разговор. Чего не пойму - так это зачем было Торбинсу из Норгорода брать себе жену, смех сказать, в Забрендии, где народ ох не нашенский! - Да где ж ему быть нашенским, - вмешался папаша Двулап, сосед Жихаря, - ежели они живут по какую не надо сторону Брендидуима и вперлись в самый что ни на есть Вековечный Лес? Нашли местечко, нечего сказать! - Дело говоришь, папаша! - согласился Жихарь. - Ну, вообще-то Брендизайки с Заячьих Холмов в самый что ни на есть Вековечный Лес не вперлись, но что народ они чудной, это ты верно сказал. Плавают там почем зря посередь реки - куда это годится? Ну и само собой, беды-то недолго ждать, помяни мое слово. И все ж таки господин Фродо - такого хоббита поискать надо. Из себя вылитый господин Бильбо - но мало ли кто на кого похож? Ясное дело похож: отец тоже Торбинс. А вообще-то какой был настоящий, правильный хоббит господин Дрого Торбинс: ну ничего про него не скажешь, кроме того, что утонул! - Утонул? - удивились несколько слушателей. Они слыхивали, конечно, и об этом, и о многом другом; но хоббиты - большие любители семейных историй, и эту историю готовы были выслушать заново. - Говорят, вроде бы так, - сказал Жихарь. - Тут в чем дело: господин Дрого, он женился на бедняжке барышне Примуле Брендизайк. Она приходилась господину Бильбо прямой двоюродной сестрой с материнской стороны (а мать ее была младшенькая у тогдашнего Нашего Крола); ну а сам господин Дрого, он был четвероюродный. Вот и получилось, что господин Фродо и тебе двоюродный, и тебе, пожалуйста, почти что прямой родственник, с той и с этой стороны, как говорится, куда ни кинь. Господин Дрого, он состоял в Хороминах при тесте, при тогдашнем, это, Правителе, ну, Горбадок Брендизайк, тоже ой-ой-ой любил поесть, а тот взял и поехал, видали дело, на дощанике поперек Брендидуима, стало быть, они с женой и потонули, а господин Фродо, бедняга, остался сиротой, вот оно как было-то. - Слыхал я, что они покушали и поехали погулять под луной в лунном свете, - сказал старый Сдубень, - а Дрого был подкушавши, тяжелый, вот лодку и потопил. - А я слыхал, что она его спихнула, а он ее потянул за собой, - сказал Пескунс, здешний мельник. - Ты, Пескунс, не про все ври, про что слышал, - посоветовал Жихарь, который мельника недолюбливал. - Ишь ты, пошел чесать языком: спихнула, потянул. Там лодки, дощаники-то, такие, что и не хочешь, а опрокинешься, и тянуть не надо. Словом, вот и остался Фродо сиротой, как у них говорится, на мели: один как перст, а кругом эти ихние, которые в Хороминах. Крольчатник, да и только. У старика Горбадока там всегда сотни две родственников живут, не меньше. Господин Бильбо думал бы думал, лучше бы не придумал, чем забрать оттуда парня, чтоб жил, как полагается. Ну а Лякошель-Торбинсам все это дело, конечно, поперек жизни. Они-то собрались захапать Торбу, еще когда он ушел с гномами и говорили, будто сгинул. А он-то вернулся, их выгнал и давай себе жить-поживать, живет не старится, а здоровье никуда не девается. А тут еще, здрасьте пожалуйста, наследничек, и все бумаги в полном порядке, это будьте уверены. Нет, не видать Лякошель-Торбинсам Торбы как своих ушей, лишь бы они только своих ушей не увидели. - Денег там, я слышал, говорили, уймища запрятана, - сказал чужак, проезжий из Землеройска в Западный удел. - Круча ваша, говорят, сверху вся изрыта, и каждый подземный ход прямо заставлен сундуками с золотом и серебром и драгоценными штуками. - Это ты, поди, слышал больше, чем говорили, - отозвался Жихарь. - Какие там еще драгоценные штуки? Господин Бильбо, он денег не жалеет, и нехватки в них вроде бы нет; только ходов-то никто не рыл. Помню, лет шестьдесят тому вернулся назад господин Бильбо, я тогда еще был сопляк сопляком. Только-только стал подручным у старика Норна (он покойнику папаше был двоюродный брат), помогал ему гонять любопытную шушеру, и как раз усадьбу распродавали. А господин Бильбо тут и нагрянул: ведет пони, груженного здоровенными мешками и парой сундуков. Все это, конечно, были сокровища из чужих земель, где кругом, известно, золотые горы. Только ходы-то зачем рыть? И так все поместится. Разве что у моего Сэма спросить: он там все-все занает. Торчит и торчит в Торбе, за уши не оттянешь. Подавай ему дни былые; господин Бильбо знай рассказывает, а мой дурак слушает. Господин Бильбо его и грамоте научил - без худого умысла, конечно, ну, авось и худа из этого не выйдет. "Эльфы и драконы! - это я-то ему. - Ты лучше со мной на пару смекни про картошку и капусту. И не суй нос в чужие дела, а то без носа останешься" - так и сказал. "И повторить могу, если кто не расслышал", - прибавил он, взглянув на чужака и на мельника. Но слушатели оставались при своем мнении. Слишком уж привыкла молодежь к басням о сокровищах Бильбо. - Сколько он там сначала ни привез, так потом пригреб, - возразил мельник, чувствуя за собой поддержку. - Дома-то не сидит, болтается где ни на есть. Смотрите-ка, сколько у него чужедальних гостей: по ночам гномы приезжают, да этот еще шлендра-фокусник Гэндальф, тоже мне. Не, Жихарь, ты что хочешь говори, а темное это место, Торба, и народ там муторный. - А ты бы, наоборот, помалкивал, Пескунс, если про что не смыслишь, - опять посоветовал Жихарь мельнику, который ему не нравился даже больше обычного. - Пусть бы все были такие муторные. Я вот знаю кое-кого, кто и кружку пива приятелю не поставит, хоть ты ему вызолоти нору. А в Торбе - там дело правильно понимают. Сэм наш говорит, что на Угощение пригласят всех до единого и всем, заметь, будут подарки, да не когда-нибудь, а в этом месяце.
Стоял ясный, погожий сентябрь. Через день-два распространился слух (пущенный, вероятно, все тем же всезнающим Сэмом), что на праздник будет огненная потеха - а огненной потехи в Хоббитании не бывало уже лет сто, с тех пор как умер Старый Крол. Назначенный день приближался, и однажды вечером по Норгороду прогрохотал чудной фургон с диковинными ящиками - и остановился у Торбы-на-Круче. Хоббиты высовывались из дверей и вглядывались в темень. Лошадьми правили длиннобородые гномы в надвинутых капюшонах и пели непонятные песни. Одни потом уехали, а другие остались в Торбе. Под конец второй недели сентября со стороны Брендидуимского моста средь бела дня показалась повозка, а в повозке старик. На нем была высокая островерхая синяя шляпа, серый плащ почти до пят и серебристый шарф. Его длинная белая борода выглядела ухоженной и величавой, а лохматые брови клоками торчали из-под шляпы. Хоббитята бежали за ним по всему поселку, до самой Кручи и на Кручу. Повозка была гружена ракетами, это они сразу уразумели. У дверей Бильбо старик стал сгружать большие связки ракет, разных и невероятных, с красными метками "Г" и с теми же по-эльфийски. Это, конечно, была метка Гэндальфа, а старик на повозке был сам маг Гэндальф, известный в Хоббитании искусник по части устройства разноцветных огней и пускания веселых дымов. Куда опасней и труднее были его настоящие дела, но хоббиты об этом ничего не знали, для них он был чудесной приправой к Угощению. Потому и бежали за ним хоббитята. - Гэндальф едет, гром гремит! - кричали они, а старик улыбался. Его знали в лицо, хотя навещал он Хоббитанию не часто и мельком, а гремучих фейерверков его не помнили теперь даже самые древние старики: давненько он их тут не устраивал. Когда старик с помощью Бильбо и гномов разгрузил повозку, Бильбо роздал маленьким зевакам несколько монет - но не перепало им, к великому их огорчению, ни хлопушки ни шутихи. - Бегите домой, - сказал Гэндальф. - Хватит на всех - в свое время! - И скрылся вслед за Бильбо, а дверь заперли. Хоббитята еще немножко подождали и разбрелись. "Ну когда же, в самом-то деле, праздник?" - думали они. А Гэндальф и Бильбо сидели у открытого окна, глядя на запад, на цветущий сад. День клонился к вечеру, свет был чистый и яркий. Темно-алые львиные зевы, золотистые подсолнухи и огненные настурции подступали к круглым окошкам. - Хороший у тебя сад! - сказал Гэндальф. - Да, - согласился Бильбо. - Прекрасный сад и чудесное место - Хоббитания, только вот устал я, пора на отдых. - Значит, как сказал, так и сделаешь? - Конечно. Я от своего слова никогда не отступаюсь. - Ну тогда и разговаривать больше не о чем. Решил так решил - сделай по-задуманному, тебе же будет лучше, а может, и не только тебе. - Хорошо бы. Но уж в четверг-то я посмеюсь, есть у меня в запасе одна шуточка. - Как бы над тобой самим не посмеялись, - покачал головою Гэндальф. - Там посмотрим, - сказал Бильбо.
На Кручу въезжала повозка за повозкой. Кое-кто ворчал, что вот, мол, "одни чужаки руки греют, а местные мастера без дела сидят", но вскоре из Торбы посыпались заказы на разные яства, пития и роскошества - на все, чем торговали в Норгороде и вообще в Хоббитании. Народ заволновался: до праздника считанные дни, а где же почтальон с приглашениями? Приглашения не замедлили, так что даже почтальонов не хватило, пришлось набирать доброхотов. К Бильбо несли сотни вежливых и витиеватых ответов. "Спасибо, - гласили они на разные лады, - спасибо, непременно придем". Ворота Торбы украсила табличка: ВХОДИТЬ ТОЛЬКО ПО ДЕЛУ НАСЧЕТ УГОЩЕНИЯ. Н даже измыслив дело насчет Угощения, войти было почти невозможно. Занятой по горло Бильбо сочинял приглашения, подкалывал ответы, упаковывал подарки и устраивал кой-какие свои дела, с Угощением никак не связанные. После прибытия Гэндальфа он на глаза никому не показывался. Однажды утром хоббиты увидели, что на просторном лугу, к югу от главного входа в Торбу, разбивают шатры и ставят павильоны. Со стороны дороги прорубили проход через заросли и соорудили большие белые ворота. Три семейства Исторбинки, чьи усадьбы граничили с лугом, ахнули от восторга и упивались всеобщей завистью. А старый Жихарь Скромби перестал даже притворяться, будто работает в саду. Шатры вырастали не по дням, а по часам. Самый большой из них был так велик, что в нем поместилось громадное дерево, стоявшее во главе стола. На ветки дерева понавешали фонариков. А интереснее всего хоббитам была огромная кухня под открытым небом, на лугу. Угощение готовили во всех трактирах и харчевнях на много лиг вокруг, а здесь возле Торбы, вдобавок орудовали гномы и прочие новоприбывшие чужеземцы. Хоббиты взволновались еще сильнее. Между тем небо затянуло. Погода испортилась в среду, накануне Угощения. Встревожились все до единого. Но вот настал четверг, двадцать второе сентября. Засияло солнце, тучи разошлись, флаги заплескались, и пошла потеха. Бильбо Торбинс обещал всего-то навсего Угощение, а на самом деле устроил великое праздненство. Ближайших соседей пригласили от первого до последнего. А если кого и забыли пригласить, то они все равно пришли, так что это было не важно. Многие были призваны из дальних уделов Хоббитании, а некоторые даже из-за границы. Бильбо встречал званых (и незваных) гостей у Белых ворот. Он раздавал подарки всем и каждому; а кто хотел получить еще один, выбирался черным ходом и снова подходил к воротам. Хоббиты всегда дарят другим подарки на свой день рождения - подарки обычно недорогие, и не всем, как в этот раз; но обычай хороший. В Норгороде и Приречье что ни день, то чье-нибудь рожденье, а значит, в этих краях всякий хоббит может рассчитывать хотя бы на один подарок в неделю. Им не надоедает. А тут и подарки были просто удивительные. Хоббиты помоложе так поразились, что чуть не позабыли угощаться. Им достались дивные игрушки: некоторым - чудесные, а некоторым - так даже и волшебные. Иные были заказаны загодя, год назад, и привезли их из Черноречья и Подгорного Царства: гномы постарались. Когда всех встретили, приветили и провели в ворота, начались песни, пляски, музыка, игры - а еды и питья хоть отбавляй. Угощение было тройное: полдник, чай и обед (или, пожалуй, ужин). К полднику и чаю народ сходился в шатры; а все остальное время пили и ели, что кому и где хочется, с одиннадцати до половины седьмого, пока не начался фейерверк. Фейерверком заправлял Гэндальф: он не только привез ракеты, он их сам смастерил, чтобы разукрасить небо огненными картинами. Он же наготовил множество хлопушек, шутих, бенгальских огней, золотой россыпи, факельных искрометов, гномьих сверкающих свечей, эльфийских молний и гоблинского громобоя. Получались они у него превосходно и с годами все лучше. Огнистые птицы реяли в небе, оглашая выси звонким пением. На темных стволах дыма вспыхивала ярко-зеленая весенняя листва, и с сияющих ветвей на головы хоббитам выпались огненные цветы, сыпались и гасли перед самым их носом, оставляя в воздухе нежный аромат. Рои блистающих мотыльков вспархивали на деревья, взвивались в небо цветные огни - и оборачивались орлами, парусниками, лебедиными стаями. Багровые тучи низвергали на землю блистающий ливень. Потом грянул боевой клич, пучок серебряных копий взметнулся к небу и со змеиным шипом обрушился в реку. Коронный номер в честь Бильбо Гэндальф приберег под конец: он, видно, задумал насмерть удивить хоббитов, и своего добился. Все огни потухли; в небо поднялся исполинский дымный столп. Он склубился в дальнюю гору, вершина ее разгорелась и полыхнула ало-зеленым пламенем. Из пламени вылетел красно-золотой дракон, до ужаса настоящий, только поменьше: глаза его горели яростью, пасть изрыгала огонь; с бешенным ревом описал он три свистящих круга, снижаясь на толпу. Все пригнулись, многие попадали ничком. Дракон пронесся над головами хоббитов, перекувырнулся в воздухе и с оглушительным грохотом взорвался над Приречьем. - Пожалуйте к столу! - послышался голос Бильбо. Общий ужас и смятение как рукой сняло; хоббиты повскакивали на ноги. Всех ожидало дивное пиршество; особые столы для родни были накрыты в большом шатре с деревом. Там собрались сто сорок черыре приглашенных (это число у хоббитов называется "гурт", но народ на гурты считать не принято) - семьи, с которыми Бильбо и Фродо состояли хоть в каком-нибудь родстве, и несколько избранных друзей дома, вроде Гэндальфа. И многовато было среди них совсем еще юнных хоббитов, явившихся с родительского позволения: родители обычно позволяли им допоздна засиживаться за чужим столом - а то поди их накорми, не говоря уж - прокорми. Во множестве были там Торбинсы и Булкинсы, Кролы и Брендизайки, не обойдены Ройлы (родня бабушки Бильбо), Ейлы и Пойлы (дедова родня), представлены Глубокопы, Бобберы,Толстобрюхлы, Барсуксы, Дороднинги, Дудстоны и Шерстопалы. Иные угодили в родственники Бильбо нежданно-негаданно: кое-кто из них и в Норгороде-то никогда не бывал. Присутствовал и Оддо Лякошель-Торбинс с женою Любелией. Они терпеть не могли Бильбо и презирали Фродо, но приглашение было писано золотыми чернилами на мраморной бумаге, и они не устояли. К тому же кузен их Бильбо с давних пор славился своей кухней. Сто сорок четыре избранника рассчитывали угоститься на славу; они только побаивались послеобеденной речи хозяина (а без нее нельзя). Того и жди, понесет он какую-нибудь околесицу под названием "стихи" или, хлебнув стакан-другой, пустится в россказни о своем дурацком и непонятном путешествии. Угощались до отвала: ели сытно, много, вкусно и долго. Чего не съели - забрали с собой. Потом несколько недель еды в окрестностях почти никто не покупал, но торговцы были не в убытке: все равно Бильбо начисто опустошил их погреба, запасы и склады - за деньги, конечно. Наконец челюсти задвигались медленнее, и настало время для Речи. Гости, как говорится у хоббитов, "подкушали" и были настроены благодушно. В бокалах - любимое питье, на тарелках - любимое лакомство... Так пусть себе говорит что хочет, послушаем и похлопаем. - Любезные мои сородичи, - начал Бильбо, поднявшись. - Тише! Тише! Тише! - закричали гости; хоровой призыв к тишине звучал все громче и никак не мог стихнуть. Бильбо вылез из-за стола, подошел к увешанному фонариками дереву и взгромоздился на стул. Разноцветные блики пробегали по его праздничному лицу; золотые пуговки сверкали на шелковом жилете. Он был виден всем в полный рост: одну руку не вынимал из кармана, а другой помахивал над головой. - Любезные мои Торбинсы и Булкинсы, - начал он опять, - разлюбезные Кролы и Брендизайки, Ройлы, Ейлы и Пойлы, Глубокопы и Дудстоны, а также Бобберы, Толстобрюхлы, Дороднинги, Барсуксы и Шерстопалы! - И Шерстолапы! - заорал пожилой хоббит из угла. Он, конечно, был Шерстолап, и недаром: лапы у него были шерстистые, здоровенные и возлежали на столе. - И Шерстолапы, - согласился Бильбо. - Милые мои Лякошель-Торбинсы, я рад и вас приветствовать в Торбе-на-Круче. Нынче мне исполнилось сто одиннадцать лет: три, можно сказать, единицы! - Урра! Урра! Урра! Многая лета! - закричали гости и радостно забарабанили по столам. То самое, что нужно: коротко и ясно. - Надеюсь, что всем вам так же весело, как и мне. Оглушительные хлопки. Крики: "Еще бы!", "А как же!", "Конечно!". Трубы и горны, дудки и флейты и прочие духовые инструменты; звон и гул. Молодые хоббиты распечатали сотни музыкальных хлопушек с странным клеймом ЧРНРЧ: им было непонятно, зачем такое клеймо, но хлопушки прекрасные. А в хлопушках - маленькие инструменты, звонкие и чудесно сделанные. В углу шатра юнные Кролы и Брендизайки, решив, что дядя Бильбо кончил говорить (вроде все уже сказал), устроили оркестр и начали танцевать. Юный Многорад Крол и молоденькая Мелирот Брендизайк взобрались на стол и стали с колокольцами в руках отплясывать "Брызгу-дрызгу" - очень милый, но несколько буйный танец. Однако Бильбо потребовал внимания. Он выхватил горн у какого-то хоббитенка и трижды в него протрубил. Шум улегся. - Я вас надолго не задержу! - прокричал Бильбо. Отовсюду захлопали. - Я созвал вас нынче с особой целью. - Сказано это было так, что все насторожились. - Вернее, не с одной, а с тремя особыми целями! - Наступила почти что тишина, и некоторые Кролы даже приготовились слушать. - Во-первых, чтобы сказать вам, что я счастлив всех вас видеть и что с такими прекрасными и превосходными хоббитами, как вы, прожить сто одиннадцать лет легче легкого! Радостный гомон одобрения. - Добрую половину из вас я знаю вдвое хуже, чем следует, а худую половину люблю вдвое меньше, чем надо бы. Сказано было сильно, но не очень понятно. Плеснули редкие хлопки, и все призадумались: так ли уж это лестно слышать? - Во-вторых, чтобы вы порадовались моему дню рождения. Прежний одобрительный гул. - Нет, не моему: НАШЕМУ. Ибо в день этот, как вы знаете, родился не только я, но и мой племянник, мой наследник Фродо. Нынче он достиг совершеннолетия и вступает во владение имуществом. Кто-то из старших снисходительно похлопал. "Фродо! Фродо! Старина Фродо!" - выкрикивала молодежь. Лякошель-Торбинсы насупились и стали гадать, как это Фродо "вступает во владение". - Вдвоем нам исполняется сто сорок четыре года: ровно столько, сколько вас тут собралось, - один, извините за выражение, гурт. Гости безмолвствовали. Это еще что за новости? Многие, а особенно Лякошель-Торбинсы, оскорбились, сообразив, что их пригласили сюда только для ровного счета. "Скажет тоже: один гурт. Фу, как грубо". - К тому же сегодня годовщина моего прибытия верхом на бочке в Эсгарот при Долгом озере. Хотя тогда я про свой день рождения не сразу и вспомнил. Мне было всего-то пятьдесят один год, а что такое в молодости год-другой! Правда, пиршество учинили изрядное; только я, помнится, был сильно простужен и едва выговаривал: "Пребдого бдагодаред". Теперь я пользуюсь случаем выговорить это как следует: премного благодарен вам всем за то, что вы удосужились прибыть на мое скромное праздненство! Упорное молчание. Все боялись, что сейчас он разразится песней или какими-нибудь стихами, и всем заранее было тоскливо. Что бы ему на этом кончить? А они бы выпили за его здоровье. Но Бильбо не стал ни петь, ни читать стихи. Он медленно перевел дыхание. - В-третьих и в-последних, - сказал он, - я хочу сделать одно ОБЪЯВЛЕНИЕ. - Это слово он вдруг произнес так громко, что все, кому это было еще под силу, распрямились. - С прискорбием объявляю вам, что хотя, как я сказал, прожить сто одиннадцать лет среди вас легче легкого, однако же пора и честь знать. Я отбываю. Только вы меня и видели. ПРОЩАЙТЕ! Он ступил со стула и исчез. Вспыхнул ослепительный огонь, и все гости зажмурились. Открыв глаза, они увидели, что Бильбо нигде нет. Сто сорок четыре ошарашенных хоббита так и замерли. Старый Оддо Шерстолап снял ноги со стола и затопотал. Потом настала мертвая тишина: гости приходили в себя. И вдруг Тобинсы, Булкинсы, Кролы, Брендизайки, Ройлы, Ейлы, Пойлы, Глубокопы, Бобберы, Толстобрюхлы, Барсуксы, Дороднинги, Дудстоны, Шерстопалы и Шерстолапы заговорили все разом. Они соглашались друг с другом, что это безобразно и неучтиво и что это надо поскорее заесть и запить. "Я и всегда говорил, что он тронутый", - слышалось отовсюду. Даже проказливые Кролы, за малым исключением, не одобрили Бильбо. Тогда, правда, почти никто еще не понимал, что же произошло: бранили вздорную выходку. Только старый и мудрый Дурри Брендизайк хитро прищурился. Ни преклонные годы, ни преизобильные блюда не помутили его рассудка, и он сказал своей невестке Замиральде: - Нет, милочка, это все не просто так. Торбинс-то, оболтус, небось опять сбежал. Неймется старому балбесу. Ну и что? Еда-то на столе осталась. И он крикнул Фродо принести еще вина. А Фродо был единственный, кто не вымолвил ни слова. Он молча сидел возле опустевшего стула Бильбо, не обращая внимания на выкрики и вопросы. Он, конечно, оценил проделку, хотя знал о ней заранее, и едва удержался от смеха при дружном возмущении гостей. Но ему было как-то горько: от вдруг понял, что не на шутку любит старого хоббита. Гости ели и пили, обсуждали и осуждали дурачества Бильбо Торбинса, прежние и нынешние, - разгневались и ушли одни Лякошель-Торбинсы. Наконец Фродо устал распоряжаться; он велел подать еще вина, встал, молча осушил бокал за здоровье Бильбо и тишком выбрался из шатра. Бильбо Торбинс говорил речь, трогая золотое Кольцо в кармане: то самое, которое он столько лет втайне берег как зеницу ока. Шагнув со стула, он надел Кольцо - и с тех пор в Хоббитании его не видел ни один хоббит. С улыбкой послушав, как галдят ошеломленные гости в шатре и вовсю веселятся не удостоенные особого приглашения хоббиты, он ушел в дом, снял праздничный наряд, сложил шелковый жилет, аккуратно завернул его в бумагу и припрятал в ящик. Потом быстро натянул какие-то лохмотья и застегнул старый кожанный пояс. На поясе висел короткий меч в потертых кожаных ножнах. Бильбо вздохнул и вытащил из пронафталиненного шкафа древний плащ с капюшоном. Плащ хранился, как драгоценность, хотя был весь в пятнах и совсем выцветший - а некогда, вероятно, темно-зеленый. Одежда была ему великовата. Он зашел в свой кабинет и достал из потайного ящика обернутый в тряпье загадочный сверток, кожанную папку с рукописью и какой-то толстый конверт. Рукопись и сверток он втиснул в здоровенный заплечный мешок, который стоял посреди комнаты, почти доверху набитый. В конверт он сунул золотое Кольцо на цепочке, запечатал его, адресовал Фродо и положил на каминную полку. Но потом вдруг схватил и запихнул в карман. Тут дверь распахнулась, и быстрым шагом вошел Гэндальф. - Привет! - сказал Бильбо. - А я как раз думал, почему это тебя не видно? - Рад, что тебя теперь видно, - отвечал маг, усаживаясь в кресло. - Я хочу перекинуться с тобою словом-другим. Так что - по-твоему, все в порядке? - А как же, - подтвердил Бильбо. - Вспышка только лишняя - даже я удивился, а прочие и подавно. Твоя, конечно, работа? - Моя, конечно. Недаром ты многие годы скрывал Кольцо, и пусть уж гости твои гадают как умеют, изчез ты или пошутил. - А шутку мне испортил,- сказал Бильбо. - Да не шутку, а дурацкую затею... только вот говорить-то теперь поздно. Растревожил родню, и девять или девяносто девять дней о тебе будет болтать вся Хоббитания. - Пусть болтает. Мне нужен отдых, долгий отдых, я же тебе говорил. Бессрочный отдых: едва ли я сюда когда-нибудь вернусь. Да и не зачем, все устроено... Постарел я, Гэндальф. Так-то вроде не очень, а кости ноют. Нечего сказать, "хорошо сохранился", - он фыркнул. - Ты понимаешь, я тонкий-претонкий, как масло на хлебе у скупердяя. Скверно это. Надо как-то переиначивать жизнь. Гэндальф не сводил с него пристального озабоченного взгляда. - Да, в самом деле скверно, - задумчиво сказал он. - Ты, пожалуй, все правильно придумал. - Это уж чего там, дело решенное. Я хочу снова горы повидать, понимаешь, Гэндальф, - горы, хочу найти место, где можно и вправду отдохнуть. В тишине и покое, без всяких настырных родственников, без гостей, чтоб в звонок не звонили. И книгу мою ведь нужно дописать. Я придумал для нее чудесный конец: "... и счастливо жил до скончания дней". Гэндальф рассмеялся. - Конец неплохой. Только читать-то ее некому, как ни кончай. - Кому надо, прочтут. Фродо вон уже читал, хоть и без конца. Ты, кстати, приглядишь за Фродо? - В оба глаза, хоть мне и не до того. - Он бы, конечно, пошел за мной по первому зову. Даже и просился незадолго до Угощения. Но пока что у него это все на словах. Мне-то перед смертью надо снова глушь да горы повидать, а он сердцем здесь, в Хоббитании: ему бы лужайки, перелески, ручейки. Уютно, спокойно. Я ему, разумеется, все оставил, кроме разных безделок, - надеюсь, он будет счастлив, когда пообвыкнется. Пора ему самому хозяином стать. - Все оставил? - спросил Гэндальф. - И Кольцо тоже? У тебя ведь так было решено, помнишь? - К-конечно, все... а Кольцо... - Бильбо вдруг запнулся. - Где оно? - В конверте, если хочешь знать, - разозлился Бильбо. - Там, на камине. Нет, не там... У меня в кармане! - Он замялся. - Странное дело! - пробормотал он. - Хотя чего тут странного? Хочу - оставляю, не хочу - не оставляю. Гэндальф поглядел на Бильбо, и глаза его чуть блеснули. - По-моему, Бильбо, надо его оставить, - сказал он. - А ты что- не хочешь? - Сам не знаю. Теперь вот мне как-то не хочется с ним расставаться. Да и зачем? А ты-то чего ко мне пристал? - спросил он ломким, чуть ли не визгливым голосом, раздраженно и подозрительно. - Все-то тебе мое Кольцо не дает покоя: мало ли чего я добыл, твое какое дело? - Да, именно что покоя не дает, - подтвердил Гэндальф.- Долго я у тебя допытывался правды, очень долго. Волшебные Кольца - они, знаешь ли, волшебные, со всякими подвохами и неожиданностями. А твое Кольцо мне было особенно любопытно, скрывать не стану. Если уж ты собрался путешествовать, то мне его никак нельзя упускать из виду. А владел ты им, кстати, не черезчур ли долго? Поверь мне, Бильбо, больше оно тебе не понадобится. Бильбо покраснел и метнул гневный взгляд на Гэндальфа. Добродушное лицо его вдруг ожесточилось. - Почем ты знаешь? - выкрикнул он. -Какое тебе дело? Мое - оно мое и есть. Мое, понятно? Я его нашел: оно само пришло ко мне в руки. - Конечно, конечно, -сказал Гэндальф. - Только зачем так волноваться? - С тобой разволнуешься, - отозвался Бильбо. - Говорят тебе: оно мое. Моя... моя прелесть! Да, вот именно - моя прелесть! Гэндальф смотрел спокойно и пристально, только в глазах его огоньком зажглось тревожное изумление. - Было уже, - заметил он. - Называли его так. Правда, не ты. - Тогда не я, а теперь я. Ну и что? Подумаешь, Горлум называл! Было оно его, а теперь мое. Мое и навсегда! Гэндальф поднялся, и голос его стал суровым. - Поостерегись, Бильбо, - сказал он. - Оставь Кольцо! А сам ступай, куда хочешь - и освободишься. - Разрешил, спасибо. Я сам себе хозяин! - упрямо выкрикнул Бильбо. - Легче, легче, любезный хоббит! - проговорил Гэндальф. - Всю твою жизнь мы были друзьями, припомни-ка. Ну-ну! Делай, как обещано: выкладывай Кольцо! - Ты, значит, сам его захотел? Так нет же! - крикнул Бильбо. - Не получишь! Я тебе мою прелесть не отдам, понял? - Он схватился за рукоять маленького меча. Глаза Гэндальфа сверкнули. - Я ведь тоже могу рассердиться, - предупредил он. - Осторожнее - а то увидишь Гэндальфа Серого в гневе! Он сделал шаг к хоббиту, вырос, и тень его заполнила комнату. Бильбо попятился; он часто дышал и не мог вынуть руку из кармана. Так они стояли друг против друга, и воздух тихо звенел. Гэндальф взглядом пригвоздил хоббита к стене; кулаки Бильбо разжались, и он задрожал. - Что это ты, Гэндальф, в самом деле, - проговорил он. - Словно и не ты вовсе. А в чем дело-то? Оно же ведь мое? Я ведь его нашел, и Горлум убил бы меня, если б не оно. Я не вор, я его не украл, мало ли что он кричал мне вслед. - Я тебя вором и не называл, - отозвался Гэндальф. - Да и я не грабитель - не отнимаю у тебя твою "прелесть", а помогаю тебе. Лучше бы ты мне доверял, как прежде. - Он отвернулся, тень его съежилась, и Гэндальф снова сделался старым и усталым. Бильбо провел по глазам ладонью. - Прости, пожалуйста, - сказал он. - Что-то на меня накатило... А теперь вот, кажется, прошло. Мне давно не по себе: взгляд, что ли, чей-то меня ищет? И все-то мне хотелось, знаешь, надеть его, чтоб исчезнуть, и все-то я его трогал да вытаскивал. Пробовал в ящик запирать - но не было мне покоя, когда Кольцо не в кармане. И вот теперь сам не знаю, что с ним делать... - Зато я знаю, что с ним делать, - объявил Гэндальф. - Пока что знаю. Иди и оставь Кольцо здесь. Откажись от него. Отдай его Фродо, а там уж - моя забота. Бильбо замер в нерешительности. Потом вздохнул. - Ладно, - выговорил он. - Отдам. - Потом пожал плечами и виновато улыбнулся. - По првде сказать, зачем и празднество было устроено: чтоб раздарить побольше подарков, а заодно уж... Казалось, так будет легче. Зря казалось, но теперь нужно доводить дело до конца. - Иначе и затевать не стоило, - подтвердил Гэндальф. - Ну что ж, - сказал Бильбо. - Пусть оно достанется Фродо в придачу к остальному. - Он глубоко вздохнул. - Пора мне, пойду, а то как бы кому на глаза не попасться. Со всеми я распрощался...- Он подхватил мешок и шагнул к двери. - Кольцо-то осталось у тебя в кармане, - напомнил маг - Осталось, да! - горько выкрикнул Бильбо. - А с ним и завещание и прочие бумаги. Возьми их, сам распорядись. Так будет надежнее. - Нет, мне Кольцо не отдавай, - сказал Гэндальф. - Положи его на камин. Фродо сейчас явится. Я подожду. Бильбо вынул конверт из кармана и хотел было положить его возле часов, но рука его дрогнула, и конверт упал на пол. Гэндальф мигом нагнулся за ним, поднял и положил на место. Хоббита снова передернуло от гнева. Но вдруг лицо его просветлело и озарилось улыбкой. - Ну вот и все, - облегченно сказал он. - Пора трогаться! Они вышли в прихожую. Бильбо взял свою любимую трость и призывно свистнул. Из разных дверей появились три гнома. - Все готово? - спросил Бильбо. - Упаковано, надписано? - Готово! - был ответ. - Так пошли же! - И он шагнул к двери. Ночь была ясная, в черном небе сияли звезды. Бильбо глянул ввысь и вздохнул полной грудью. - Неужели? Неужели снова в путь, куда глаза глядят, и с гномами? Ох, сколько лет мечтал я об этом! Прощай! - сказал он своему дому, склонив голову перед его дверями. - Прощай, Гэндальф! - Не прощай, Бильбо, а до свидания! Поосторожней только! Ты хоббит бывалый, а пожалуй что и мудрый... - Поосторожней! Еще чего! Нет уж, обо мне теперь не беспокойся. Я счастлив, как давно не был, - сам небось понимаешь, что это значит. Время мое приспело, и путь мой передо мною. Вполголоса, точно боясь потревожить темноту и тишь, он пропел себе под нос:
Постоял, помолчал и, не вымолвив больше ни слова, повернулся спиной к огням и пошел - за ним три гнома - сначала в сад, а оттуда вниз покатой тропой. Раздвинув живую изгородь, он скрылся в густой высокой траве, словно ее шевельнул ветерок. Гэндальф постоял и поглядел ему вслед, в темноту. - До свиданья, Бильбо, дорогой мой хоббит! - тихо сказал он и вернулся в дом.
Фродо не замедлил явиться и увидел, что Гэндальф сидит в полутьме, о чем-то глубоко задумавшись. - Ушел? - спросил Фродо. - Да, ушел, - отвечал Гэндальф, - сумел уйти. - А хорошо бы... то есть я все-таки надеялся целый вечер, что это просто шутка, - сказал Фродо. - Хотя в душе знал,что он и правда уйдет. Он всегда шутил всерьез. Вот ведь - опоздал его проводить. - Да нет, он так наверно и хотел уйти - без долгих проводов, - сказал Гэндальф. - Не огорчайся. Теперь с ним все в порядке. Он тебе оставил сверток - вон там. Фродо взял конверт с камина, поглядел на него, но раскрывать не стал. - Там должно быть завещание и прочие бумаги в этом роде, - сказал маг. - Ты теперь хозяин Торбы. Да, и еще там золотое Кольцо. - Как, и Кольцо? - воскликнул Фродо. - Он и его мне оставил? С чего бы это? Впрочем, пригодится. - Может, пригодится, а может, и нет, -сказал Гэндальф. - Пока что я бы на твоем месте Кольца не трогал. Береги его и не болтай о нем. А я пойду спать. Теперь Фродо поневоле остался за хозяина и ему, увы, надо было провожать и выпроваживать гостей. Слухи о диковинном деле уже облетели весь луг, но Фродо отвечал на любые вопросы одно и то же: "Наутро все само собой разъяснится". К полуночи за особо почтенными гостями подъехали повозки. Одна за другой наполнялись они сытыми-пресытыми, но исполненными ненасытного любопытства хоббитами и катили в темноту. Пришли трезвые садовники и вывезли на тачках тех, кому не служили ноги. Медленно тянулась ночь. Солнце встало гораздо раньше, чем хоббиты, но утро наконец взяло свое. Явились приглашенные уборщики - и принялись снимать шатры, уносить столы и стулья, ложки и ножи, бутылки и тарелки, фонари и кадки с цветами, выметать объедки и фантики, собирать забытые сумки, перчатки, носовые платки и нетронутые яства (представьте, попадались и такие). Затем подоспели неприглашенные Торбинсы и Булкинсы, Барсуксы и Кролы и еще многие вчерашние гости, из тех, кто жил или остановился неподалеку. К полудню пришли в себя даже те, кто сильно перекушал накануне, и возле Торбы собралась изрядная толпа незваных, но не то чтобы нежданных гостей. Фродо вышел на крыльцо улыбаясь, но с усталым и озабоченным видом. Он приветствовал всех собравшихся, однако сообщил немногим более прежнего. Теперь он просто-напросто твердил направо и налево: - Господин Бильбо Торбинс отбыл в неизвестном направлении; насколько я знаю, он не вернется. Кое-кому из гостей он предложил зайти: им были оставлены "гостинцы" от Бильбо. В прихожей громоздилась куча пакетов, свертков, мелкой мебели - и все с бумажными бирками. Бирки были вот какие: "Аделарду Кролу, в его полную собственность, от Бильбо" - зонтик. За многие годы Аделард присвоил десятки зонтиков без всяких бирок. "Доре Торбинс в память о долгой переписке, с любовью от Бильбо" - огромная корзина для бумажной рухи. Дора, сестра покойника Дрого и старейшая родственница Бильбо и Фродо, доживала девяносто девятый год: пятьдесят из них она изводила бумагу на добрые советы любезным адресатам. "Миллу Глубокопу, а вдруг понадобится, от Б.Т." - золотое перо и бутылка чернил. Милл никогда не отвечал на письма. "Анжеличику от дяди Бильбо" - круглое веселое зеркальце. Юная Анжелика Торбинс явно считала свое миловидное личико достойным всеобщего уважения. "Для пополнения библиотеки Гуго Толстобрюхла, от пополнителя" - книжная полка (пустая). Гуго очень любил читать чужие книги и в мыслях не имел их возвращать. "Любелии Лякошель-Торбинс, в подарок" - набор серебряных ложек. Бильбо подозревал, что это она растащила почти все его ложки, пока он странствовал Туда и Обратно. Любелия о его подозрениях прекрасно знала. И когда она явилась - попозже, чем некоторые - она сразу же поняла гнусный намек, но и дареными ложками не побрезговала. Это лишь несколько надписей, а гостинцев там было видимо-невидимо. За многие годы долгой жизни Бильбо его обиталище довольно-таки захламостилось. Вообще в хоббитских норах хлам скоплялся как по волшебству, отчасти поэтому и возник обычай раздаривать как можно больше на свои дни рождения. Вовсе не всегда эти подарки были прямо-таки новые, а не передаренные: один-два образчика старого мусома непонятного назначения обошли всю округу. Но Бильбо-то обычно дарил новые подарки и не передаривал дареное. Словом, старинная нора теперь малость порасчистилась. Да, все гостинцы были с бирками, надписанными собственной рукой Бильбо, и кое-что было подарено с умыслом, а кое-что в шутку. Но, конечно, большей частью дарилось то, что пригодится и понадобится. Малоимущие хоббиты, особенно с Исторбинки, были очень даже довольны. Старому Жихарю Скромби достались два мешка картошки, новая лопата, шерстяной жилет и бутыль ревматического снадобья. А старый Дурри Брендизайк, в благодарность за многократное гостеприимство, получил дюжину бутылок "Старого Виньяра", крепленого красного вина из Южног удела; вина вполне выдержанного, тем более, что заложил его еще отец Бильбо. Дурри тут же простил Бильбо, что было прощать, и после первой же бутылки провозгласил его мужиком что надо. Тоже и Фродо жаловаться не приходилось. Главные-то сокровища: книги, картины и всяческая несравненная мебель - оставлены были ему. И при всем при этом никакого следа денег или драгоценностей: ни денежки, ни бусинки никому не досталось. Новый день потонул в хлопотах. С быстротой пожара распространился слух, будто все имущество Бильбо пойдет в распродажу или того пуще, на дармовщинку - приходи и бери. Охочие хоббиты валили толпами, а спроваживать их приходилось по одному. Телеги и тачки загромоздили двор от крыльца до ворот. В разгар суматохи явились Лякошель-Торбинсы. Фродо как раз пошел передохнуть и оставил за себя своего приятеля, Мерри Брендизайка. Когда Оддо громогласно потребовал "этого племянничка Бильбо", Мерри поклонился и развел руками. - Ему нездоровится, - сказал он. - Проще говоря, племянничек прячется, - уточнила Любелия. - Ну а мы пришли его повидать - и непременно повидаем. Пойди-ка доложи ему об этом! Мерри отправился докладывать, и Лякошели долго проторчали в прихожей. Наконец их впустили в кабинет. Фродо сидел за столом, заваленным кипой бумаг. Вид у него был нездоровый - и уж во всяком случае, не слишком приветливый; он поднялся из-за стола, держа руку в кармане, но разговаривал вполне учтиво. А Лякошели вели себя весьма напористо. Сначала они стали предлагать за разные вещи бросовые цены. Фродо отвечал, что подарки подарками, а вообще-то здесь ничего не продается; они поджали губы и сказали, что это им крайне подозрительно. - Мне одно ясно, - добавил Оддо, - что уж кто-кто, а ты-то себе неплохо руки нагрел. Требую немедленно показать завещание! Если б не "племянник", усадьба досталась бы Оддо. Он прочел завещание, перечел его - и фыркнул. Увы, все в нем было ясно и правильно, и положенные восемь свидетелей аккуратно расписались красными чернилами. - Опять мы остались в дураках! - сказал Оддо жене. - Шестьдесят лет прождали - и опять! Что он тебе, серебряные ложки преподнес? Вот подлец! Он злобно глянул на Фродо и пошел прочь. Любелия, правда, задержалась. Вскоре Фродо опасливо выглянул из кабинета и увидел,что она тщательно обшаривает все уголки и выстукивает стены и полы. Он твердой рукой выпроводил ее, попутно избавив от нескольких небольших, но ценных приобретений, случайно завалившихся ей в зонтик. Она, видно, готовилась изречь на прощанье что-то убийственное - и, обернувшись на крыльце, прошипела: - Ты еще об этом пожалеешь, молокосос! Ты-то чего остался? Тебе здесь не место: какой из тебя Торбинс? Ты... ты самый настоящий Брендизайк! - Слыхал, Мерри? Вот как меня оскорбляют, - сказал Фродо, запирая за нею дверь. - Ничего себе оскорбляют, - отозвался Мерри Брендизайк. - Тебе комплимент сделали, а ты говоришь - оскорбляют. Ну какой из тебя Брендизайк?
Они прошлись по дому и выгнали трех юнцов-хоббитов (двух Булкинсов и одного Боббера), которые копались в погребах. С резвым Гризли Шерстолапом у Фродо вышла настоящая потасовка: тот выстучал гулкое эхо под полом в большой кладовой и копал не покладая рук. Россказни о сокровищах Бильбо будили алчное любопытство и праздные надежды: известно ведь, что темным, а то и злодейским путем добытое золото принадлежит любому хвату, лишь бы ему не помешали вовремя ухватить. Одолев Гризли и выпихнув его за дверь, Фродо рухнул на стул в прихожей. - Закрывай лавочку, Мерри. - сказал он. - Запри дверь и не пускай больше никого, пусть хоть с тараном придут. Он уселся за поздний чай, и едва уселся, как в дверь тихо постучали. "Опять Любелия, - подумал он, - Нет уж, пусть подождет до завтра - авось придумает что-нибудь пообиднее". Он прихлебнул из чашки, не обращая внимания на новый, куда более громкий стук. Вдруг в окне показалась голова мага. - Если ты меня сейчас же не впустишь, Фродо, я тебе не то что дверь высажу, я всю твою лачугу загоню в тартарары! - крикнул он. - Это ты, Гэндальф? Прости, пожалуйста! - спохватился Фродо, кидаясь к дверям. - Заходи, заходи! Я думал, что Любелия - Тогда ладно, прощаю. Не волнуйся, я ее сейчас видел в Приречье - такую кислую, что у меня до сих пор оскомина. - Я уж лучше и жаловаться не буду. Честно говоря, я чуть не надел Кольцо Бильбо: так и хотелось исчезнуть. - Не надел и молодец! - сказал Гэндальф. - По осторожнее с Кольцом, Фродо. Я из-за него и вернулся: сказать тебе пару слов. - А в чем дело? - Что ты про него знаешь? - То,что Бильбо рассказывал, всю историю - как он его нашел, и как оно ему пригодилось. - И какую же историю он тебе рассказывал? - поинтересовался маг. - Нет, не ту , которую гномам и которая записана у него в книге, - ответил Фродо. - Он рассказал мне все по правде - почти сразу, как я сюда переехал. Раз ты у него дознался, то чтоб и я знал. "Пусть у нас все будет начистоту, Фродо, - сказал он, - только уж ты помалкивай. Теперь-то оно все равно мое" - Еще того интереснее, - заметил Гэндальф. -Ну и как тебе это нравится? - Ты насчет выдумки про "подарочек"? Да бестолковая и нелепая выдумка. А главное, очень уж не похоже на Бильбо: я, помню, здорово удивлялся. - Я тоже. Но владельцы волшебных сокровищ рано или поздно становятся на себя не похожими. Вот и ты будь поосмотрительнее. Это Кольцо не для того сделано, чтоб ты исчезал, когда тебе удобно, у него могут быть и другие свойства. - Что-то непонятно, -сказал Фродо. - Да и мне не совсем понятно, - признался маг.- Кольцо это заинтересовало меня по-настоящему только вчера вечером. Ты не волнуйся, я разберусь. И послушай моего совета, спрячь его куда-нибудь подальше. А главное, не давай никакого повода к толкам и пересудам. Повторяю тебе: береги его и не болтай о нем. - Вон какие загадки! А чего в нем опасного? - Я еще не уверен и говорить не буду. Но в следующий раз, наверно, кое-что услышишь. Пока прощай, я тотчас ухожу. - Он поднялся. - Как тотчас? - вскрикнул Фродо. - А я-то думал, ты хоть неделю у нас поживешь, и так надеялся на твою помощь... - Я и собирался, да вот не пришлось. Меня вероятно долго не будет, но в конце-то концов я непременно явлюсь тебя проведать. Будь готов принять меня в любое время: я приду тайком. На глаза хоббитам я больше показываться не хочу, я уж вижу что меня в Хоббитании не взлюбили. Говорят, от меня только морока да безобразие. Кто, как не я сбил с толку Бильбо - а может, даже и сжил его со свету. Мы с тобой, оказывается, в сговоре и сейчас делим его богатства. - Говорят! - воскликнул Фродо. - Говорят, конечно, - Оддо с Любелией. Фу, какая мерзость! Я бы с радостью отдал и Торбу и все на свете, лишь бы вернуть Бильбо или уйти вместе с ним. Я очень люблю родные места, но честное слово, кажется зря за ним не увязался. Когда-то я его снова увижу - да и увижу ли? - Я тоже не знаю когда, - сказал Гэндальф. -И еще многого не знаю. Будь осторожней! И жди меня в самое неподходящее время. А пока прощай! Фродо проводил его до крыльца. Гэндальф помахал рукой и пошел широким шагом; Фродо показалось, что старого мага пригибает к земле какая-то тяжкая ноша. Вечерело, и его серый плащ вмиг растворился в сумерках. Они расстались надолго.
|
|
![]() |