|
Anastasia Dress A.Y.D Фродо и Сэм вернулись на свои постели и долеживали молча, а люди кругом вставали и возвращались к дневным заботам. Вскоре им принесли умыться, потом проводили к столику, накрытому на троих, где уже сидел Фарамир. Он целые сутки не спал, даже не прилег отдохнуть после битвы, но словно бы и не утомился. Позавтракали и сразу поднялись из-за стола. — Голодать в пути не след,—сказал Фарамир,—а припас ваш скудный, и я велел уложить вам в котомки понемногу дорожной снеди. Водой Итилия богата, только не пейте из рек и ручьев, протекающих через Имлад-Моргул, Неживую Логовину. И вот еще что: мои разведчики и дозорные все возвратились, даже те, кто ходил к Мораннону. И все доносят, что край пуст— никого на дорогах, нигде ни звука: ни шагов, ни рога, ни тетивы. Черная стра на, да не будет она названа, замерла. Понятно, что это предвещает: вот-вот грянет великая буря. Поторопитесь! Если вы готовы, пойдемте, скоро уж солнце выглянет из-за вечной тени Изгарных гор. Хоббитам принесли потяжелевшие котомки и два крепких посоха: полированные, с железным наконечником и резной рукоятью с продернутой ременной косицей. — Мне нечем одарить вас на прощанье,—сказал Фарамир,— возьмите хоть посохи. Пригодятся и на бездорожье, и в горах: с такими ходят горцы Эред-Нимрайса, а эти обрезаны вам по росту и заново подбиты. Они из добротной древесины лебетрона, излюбленной гондорскими столярами, и есть поверье, будто волшебное это дерево помогает найти, что ищешь, и благополучно вернуться. Да сохранит волшебство свою светлую силу в сумраке зла! Хоббиты низко поклонились. — О радушный хозяин,— сказал Фродо,— мне предрекал Полуэльф Элронд, что на пути мы встретим нежданных и негаданных помощников. Но поистине я не ждал и не чаял встрстить такое радушие; оно несказанно утешило меня в моей скорби. Приготовились к отходу. В каком-то закоулке отыскали и привели Горлума, и он был не такой разнесчастный, как давеча, только жался к Фродо и избегал взгляда Фарамира. - — Вашему проводнику мы завяжем глаза,— сказал Фарамир,— но ты и слуга твой Сэммиум свободны от этой повинности. Когда подошли к Горлуму с повязкой, он завизжал, увернулся и схватился за Фродо, а тот сказал: — Завяжите глаза всем троим, мне первому; может, он тогда поймет, что его не хотят обидеть. Так и сделали; из пещеры Хеннет-Аннуна провели их переходами и лестницами, и в лицо им пахнул свежий, душистый утренний воздух. Еще немного прошли вслепую, спустились под гору, и голос Фарамира приказал снять повязки Над их головой покачивались ветви, перешептывалась листва; рокот водопадов смолк, они остались за длинным южным склоном холма, отделившим их от реки. На западе лес сквозил, как над обрывом на краю света. — Здесь нам расходиться,— сказал Фарамир.— Послушайтесь меня и пока не сворачивайте к востоку. Ступайте прямо: много миль пройдете под покровом леса. Справа за опушкой спуск в широкую долину, местами обрывистый, местами пологий. Держитесь у края леса, поближе к этим склонам. Поначалу, я думаю, вам и дневной свет не помеха: земля объята ложным покоем и зло затаилось. Воспользуйтесь этим! Он обнял хоббитов, по гондорскому прощальному обыкновению положил им руки на плечи и, склонившись, поцеловал в лоб. — Ступайте же, и добро да будет вашей обороной!— сказал он. Они поклонились земным поклоном. Он, не оборачиваясь, пошел к дружинникам, дожидавшимся поодаль. Во мгновение ока все три зеленых воина исчезли, затерялись в лесу, и пусто было там, где сейчас только стоял Фарамир, словно все, что случилось, было во сне. Фродо вздохнул и повернулся лицом к югу. Для пущего неуважения Горлум копошился во мху под корневищем. — Убралиссь наконец-то?—спросил Горлум.—Мерзкие, злые людишки! У Смеагорла шеинька еще болит, да, да-ссс. Пойдем сскорее! — Да, пошли,—сказал Фродо.—Но чем бранить тех, кто сжалился над тобой, лучше бы помолчал! — Добренький хозяин!—сказал Горлум.—Нельзя уж и пошутить Смеагорлу. Он всех всегда сразу прощает, да-да, и хозяину простил его обманцы. Такой добренький хозяин, такой послушненький Смеагорл! Фродо и Сэм смолчали, вскинули за плечи котомки, взяли посохи и двинулись в путь по итильскому лесу. Дважды за день они отдохнули и поели Фарамировой снеди: сухих фруктов и солонины— запас многодневный, а хлеба ровно столько, чтоб не зачерствел. Горлум от еды отказался. Солнце взошло, невидимкой проплыло по небесам и вот уж садилось, расструив золотистый свет по западной окраине леса, а они все шли и шли в прохладном зеленом сумраке, в глухой тишине. Все птицы либо улетели, либо онемели. В молчаливом лесу быстро смерклось, и они заночевали, притомившись: семь лиг, не меньше, прошли от Хеннет-Аннуна. Фродо разлегся на мшистой подстилке возле старого дерева и спал всю ночь без просыпу, зато Сэм рядом с ним то и дело поднимал голову, но Горлума было не видать — он как улизнул сразу, так и не показывался: может, забился в какую дыру, а может, живоглотничал; вернулся он с первым лучом и разбудил спутников. ^ — Вставать надо, вставать!—сказал он.—Еще далеко идти, на юг и потом на восток. Хоббитам лучше поспешить! День прошел, как и накануне, только безмолвие углублялось; воздух отяжелел, и парило под деревьями. Казалось, вот-вот зарокочет гром. Горлум останавливался, принюхивался, бормотал под нос и торопил их. На третьем дневном переходе, уже под вечер, лес поредел, деревья покрупнели. Среди полян угрюмо и важно раскинули ветви огромные падубы, между ними высились дряхлые лишаистые ясени, могучие дубы пустили буро-зеленую поросль. В траве на прогалинах пестрели цветочки ветреницы и чистотела, белые и голубые, свернувшиеся на ночь; из заплесневелых россыпей листвы лесных гиацинтов пробивались глянцевитые молодые ростки. Нигде ни зверя, ни птицы, но Горлум испугался открытых мест, и они, пригибаясь, перебегали из тени в тень. Уже в полумраке вышли они на опушку и уселись под старым шишковатым дубом, чьи змеистые корни торчали над сыпучим обрывом. Перед ними расстилалась тусклая глубокая долина; на дальней ее стороне снова густел и тянулся на юг серо-голубой лес в дымчатом полумраке. Справа, далеко на западе, розовели в закатных огнях кряжи Белогорья. Слева застыла тьма: там возвышались утесистые стены Мордора, и туда, сужаясь от Великой Реки, вклинивалась долина. По дну ее бежал поток, и его ледяной голос нарушал глухое безмолвие; подле него беловатой лентой вилась дорога, теряясь в исчерна-серой мгле, не тронутой ни отблеском заката. Фродо почудилось, будто он различает у берега Андуина как бы на плаву в тумане верхушки и шпили высоких разрушенных башен. Он обернулся к Горлуму. — Ты знаешь, где мы сейчас? — Да, хозяин. Это опасные места. Дорога от Лунной Башни к развалинам города на берегу реки. Мерзкие развалины, там полным-полно врагов. Не надо было слушать людей. Хоббиты далеко отошли от тропы. Сейчас нужно идти на восток, туда, наверх, — он махнул жилистой рукой в сторону мрачных гор.—А по дороге идти нельзя, нет-нет! Ее посылают стеречь страшных людей из Башни. Фродо поглядел на дорогу. Она, безлюдная и пустынная, вела в туман, к заброшенным руинам. Но было зловещее чувство, будто по ней и в самом деле проходят существа, незримые глазу. Фродо, зябко передернувшись, снова взглянул на дальние шпили, тонувшие в сумерках, и словно заново услышал леденящий плеск реки, голос Моргулдуина, отравленного потока из логовины призраков. — Как же нам быть?—сказал он.—Шли мы долго, прошли много. Может быть, пока не будем выходить из леса, спрячемся где-нибудь и переночуем? — Незачем прятаться в темноте,—сказал Горлум.— Днем пусть прячутся хоббиты, да, днем. — Да ладно тебе!—сказал Сэм.—Отдохнуть-то все равно надо, хоть до полуночи, а потом уж потащимся в темноте, коли ты и правда дорогу знаешь. Горлум нехотя согласился, и они побрели вслед за ним назад по бугристой опушке, забирая к востоку. Он опасался ночевать на земле так близко от страшной дороги, и они надумали забраться в развилину огромного падуба, под густую сень пучка ветвей: устроились скрытно и уютно, а уж темно было хоть глаз выколи. Фродо и Сэм глотнули воды и поели хлеба с сушеными фруктами; Горлум тут же свернулся и заснул. Хоббиты глаз не смыкали. Проснулся Горлум, должно быть, немного за полночь: они вдруг увидели два бледных, мерцающих огня. Он вслушался и принюхался; хоббиты давно заметили, что так он определял время ночью. — Мы отдохнули? Мы хорошо поспали?—спросил он.— Тогда пошли. — Не отдохнули и не поспали,—проворчал Сэм.— Надо, так идем. Горлум спрыгнул с дерева сразу на карачки, хоббиты медленно слезли. Он повел их вверх по склону на восток. Стемнело так, что они чуть не наталкивались на деревья. Идти в темноте по буеракам было трудновато, но Горлума это не смущало. Он вел их сквозь кустарник и заросли куманики, огибал глубокие овраги; иногда они спускались в темные кустистые ложбинки и выбирались оттуда, а восточные скаты становились все круче. Оглянувшись на первом привале, они увидели, что лес остался далеко внизу, он лежал огромной тенью, словно сгустившаяся темнота. Темень еще гуще наползала с востока, и меркли без следа крохотные мутные звездочки. Потом из-за .длинной тучи выглянула заходящая луна в мутно-желтой поволоке. Наконец Горлум обернулся к хоббитам. — Скоро день,—сказал он.— Надо хоббитцам поторопиться. Здесь днем нельзя на открытых местах, совсем нельзя. Скореиньки! Он пошел быстрее, и они еле поспевали за ним. Началась большая круча, заросшая утесником, черникой и низким терном; то и дело открывались обугленные прогалы, следы недавнего огня. Наверху утесник рос сплошняком: высокий, старый и тощий понизу, он густо ветвился и осыпан был желтьми искорками-цветками с легким пряным запахом. Хоббиты, почти не пригибаясь, шли между шиповатых кустов по колкой мшистой подстилке. Остановились на дальнем склоне горбатого холма и залезли отдохнуть в терновую заросль: глубокую рытвину прикрывали оплетенные вереском иссохшие узловатые ветви-стропила, кровлей служили весенние побеги и юная листва. Они полежали в этом терновом чертоге. Устали так, что и есть не хотелось, выглядывали из-под навеса и дожидались дня. Но день не наступил: разлился мертвенно-бурый сумрак. На востоке под низкой тучей трепетало багровое марево — не рассветное, нет. Из-за бугристого всхолмья супились кручи Эфель-Дуата, стена ночного мрака, а над нею черные зазубренные гребни и угловатые вершины в багровой подсветке. Справа громоздился еще чернее высокий отрог, выдаваясь на запад. — В какую нам сторону?— спросил Фродо.— Там что, за этим кряжем, логовина Моргула? — А чего примериваться?— сказал Сэм.— Дальше-то пока не пойдем, все-таки день, какой ни на есть. — Может быть, пока и не пойдем, может быть, и нет,— сказал Горлум.— Но идти надо скорей — и поскорее к Развилку, да, к Развилку. Хозяин правильно подумал - нам туда Багровое марево над Мордором угасло, а сумрак густел: чадное облако поднялось на востоке и проползло над ними. Фродо и Сэм поели и легли, но Горлум мельтешился. Есть он не стал, отпил воды и выполз из рытвины, а потом и вовсе исчез. — Мышкует небось,—сказал Сэм и зевнул. Был его черед спать, и сон его тут же сморил. Ему снилось, что он возле Торбы-на-Круче и чего-то он такое ищет на огороде, но тяжко навьючен и чуть землю носом не бороздит. Там все почему-то заросло и как-то запаршивело: сплошные репьи да купыри, аж до нижней изгороди. «Работенки невпроворот, а я, как на грех, уставши, — приговаривал он и вдруг вспомнил, что ему надо. — Да трубку же!» — сказал он и проснулся. — Вот дубина! — обругал он себя, открыв глаза и раздумывая, с чего бы это он валяется под забором. Потом сообразил, что трубку искать не надо — она в котомке, а табаку-то нет — и что он за сотни миль от Торбы. Он сел: было темным-темно. Ишь, хозяин додумался: не будить его до самого вечера! — Это вы совсем не спали, сударь? — строго сказал он.—Времени-то сколько? Вроде уж поздно. — Нет, не поздно,—-сказал Фродо.—Просто день становится все темнее. А так-то и за полдень, поди, еще не перевалило, и проспал ты не больше трех часов. — Интересные дела,—сказал Сэм.—Это что ж, буря собирается? Такой бури небось еще и на свете не бывало. Не худо бы забраться куда и поглубже, а то вон веточками прикрылись.— Он прислушался.— Что это, гром, барабаны или так просто тарахтит? — Не знаю,—скаэал Фродо.— Уж давно затарахтело. То будто земля дрожит, а то словно кровь стучит в ушах. Сэм огляделся. — А где Горлум?—спросил он.—Неужто не приходил? — Нет,—сказалФродо.—Ни слуху ни духу. — Ну, невелика потеря,—сказал Сэм.—Такой кучей дерьма я еще никогда не запасался в дорогу. Это надо же — сто миль провисеть на шее, а потом запропаститься, как раз когда в тебе есть нужда, хотя какая в нем нужда — это еще вопрос. — Ты все-таки не забывай Болота,—сказал Фродо.— Надеюсь, ничего с ним не стряслось. — А я надеюсь, что он ничего не затевает или хотя бы не угодил, как говорится, в хорошие лапы, а то нам крутенько придется. Опять прокатилось громыханье, гулче и ближе. Земля под ними задрожала. — Куда уж круче,—сказал Фродо.—Вот, наверно, и конец нашему путешествию. — Может, и так,— согласился Сэм, — только мой Жихарь говорил: «Поколь жив, все жив» — и добавлял на придачу: «А не помрешь, так и есть захочется». Вы перекусите, сударь, потом на боковую. «Хошь — день, а не хошь — как хошь», — говорил себе Сэм, выглядывая из-под тернового укрытия; бурая мгла превращалась в бесцветный и непроницаемый туман. Стояла холодная духота. Фродо спал беспокойно, ворочался и метался, бормотал во сне. Дважды Сэму послышалось имя Гэндальфа. Время тянулось по-страшному. Наконец Сэм услышал за спиной шипенье и, обернувшись, увидел Горлума на карачках; глаза его сверкали. — Вставайте, вставайте! Вставайте, сони!— зашептал он.— Вставайте бысстренько! Нельзя мешкать, ниссколько нельзя. Надо идти, надо выходить сейчас. Мешкать нельзя! Сэм недоуменно взглянул на него: перепугался, что ли, или так гоношится? — Прямо сейчас? Чего это ты вскинулся? Еще не время. Еще и полдничать-то не время: в порядочных домах даже на стол собирать не начали. — Глупоссти!— засипел Горлум.— Мы не в порядочных домах. Время уходит, время бежит, потом будет поздно. Мешкать нельзя! Надо идти! Вставай, хозяин, вставай! Он потряс за плечо Фродо, и Фродо, внезапно разбуженный, сел и перехватил его руку. Горлум вырвался и попятился. — Без всяких глупосстей,—процедил .он.—Надо идти. Нельзя мешкать! Объяснений они от него не добились, не сказал он и где был и с чего так заторопился. Донельзя подозрительно все это было Сэму, но Фродо вникать не хотел. Он вздохнул, вскинул котомку и, видно, готов был брести невесть куда, в густую темень. Со всей осторожностью вывел их Горлум на гору, прячась, где только возможно, и перебегая открытые места; но едва ли и самый зоркий зверь углядел бы хоббитов в капюшонах и эльфийских плащах, да и бесшумны они были, как сущие хоббиты: ни веточка не хрустнула, ни былинка не прошелестела. Час или около того они молча шли гуськом в сумраке и полной тишине, лишь изредка погромыхивали то ли раскаты грома, то ли барабаны в горах. Они спускались, забирая все южнее, насколько позволяли буераки. Невдалеке темной стеной возникла купа деревьев. Подобравшись ближе, они увидели, что деревья огромные и очень старые, но все же величавые, хотя обугленные их вершины были обломаны, будто в них била молния — но ни она, ни свирепая буря не смогли сгубить их или выдрать из земли вековые корни. — Развилок, да,— прошептал Горлум, молчавший от самой рытвины.— Нам его не миновать. Свернув на восток, он повел их в гору, и вдруг перед глазами открылась Южная дорога, извивавшаяся у горных подножий и исчезавшая меж деревьев. — Иначе не пройти,— шепнул Горлум.— За дорогой тропок нет, ни тропочки. Надо дойти до Развилка. Мешкать нельзя! Только ни слова! Скрытно, будто разведчики во вражеском стане, сползли они вниз к дороге и по-кошачьи крались у западной обочины, подле серого парапета, сами серее .камней. И вошли в древесную колоннаду, как в разрушенный дворец под темным пологом небес; и, словно арки, зияли промежутки меж исполинскими стволами. Посреди колоннады крестом расходились четыре дороги: одна вела назад, к Мораннону, другая — на дальний юг; справа вздымалась дорога из древнего Осгилиата: она пересекала тракт и уходила на восток, в темноту; туда и лежал их путь. На миг остановившись в страхе, Фродо вдруг заметил, что кругом посветлело и отблесками дальнего света озарилось лицо Сэма. Он обратил взгляд к прямой, как тугая лента, дороге книзу, на Осгилиат. Далеко над скорбным Гондором, одетым тенью, солнце выглянуло из-под медленной лавины туч, и огнистое крыло заката простерлось к еще не оскверненному Морю. И осветилась огромная сидячая фигура, величественная, под стать Каменным Гигантам на Андуине. Обветренная тысячелетиями, она была покалечена и изуродована недавно. Голову отломали, на место ее в насмешку водрузили валун: грубо намалеванная рожа с одним красным глазом во лбу ухмылялась во весь рот. Колени, высокий трон и постамент были исписаны руганью и разрисованы мерзостными мордорскими иероглифами. И вдруг Фродо увидел в последних солнечных лучах голову старого государя, брошенную у дороги. — Гляди, Сэм! — крикнул он, от изумления снова обретя дар речи. — Гляди! Он в короне! Глаза были выбиты и обколота каменная борода, но на высоком суровом челе явился серебряно-золотой венец. Повилика в белых эвездочках благоговейно увила голову поверженного государя, а желтые цветы жив-травы, заячьей капусты осыпали его каменные волосы. — Не вечно им побеждать! — сказал Фродо. Но солнечные блики уже пропали, а солнце погасло, как разбитая лампа, и ночная темень стала еще чернее.
|
|
![]() |